Сатья-Юга, день девятый - страница 8
Древний «жигуленок» подскочил на лежачем полицейском, издал болезненный скрип и, кажется, лишился половины двигателя.
–Она не развалится? – напряженно спросил я, прикидывая, сколько времени уйдет, если что, на воскрешение водителя.
–Не говорите так никогда, – серьезно сказал таксист. – Какая гадость на дороге. Вот друг у меня в Америке живет, в Каламбусе, вот там снег чистят… и дороги там другие. Кстати, помните, был такой мужик на радио… как его… Валька-помойка. Тоже в Америке сидел. Он еще говорил: «Хорошие в Америке дороги, только куда они ведут?..» Вот я думаю…
…Никто ведь не заподозрил неладного, даже когда вышел истец. Некоторые удивленно подняли головы, проследили за движением Самаэля: черный свитер, черные брюки, чудовищный серебристый шарф, который, конечно, никакой не шарф. И отвернулись снова. Ну, редкий случай, на какие-то вопросы обвинитель не ответил и вызвал истца. Темная субстанция напротив всколыхнулась – бесы вставали, приветствуя командира.
–…Знать бы точно, – сказал таксист. – А то голимо получается. Этот говорит, что взятку не давал. А Шишкин…
–Знать бы, кто виноват.
–А? Не, кто тут виноват, люди виноваты…
Ой, подумал я. Неужели мне вот так запросто повезло?
–Спрошу вас, как психолог. Если бы от вашего ответа зависела мировая справедливость…
–Что?
–Мировая справедливость. От вас требовалось бы только назвать виновного во всем, что мешает справедливости установиться. Кого или что вы бы назвали?
–Это у вас тесты такие? Понятия не имею.
–А если подумаете?
–Ха. Руку запада.
–Серьезно?
–Нет. Не знаю.
Почему бы и нет? На стандартный вопрос ответил правильно, вел себя доброжелательно, к тому же его жена когда-то имела со мной дело. Правда, я об этом только сейчас узнал. Остается надеяться, что стихи вышли все-таки хорошие. Хотя кого я обманываю – все равно.
–Человек, сын человека, я, Серафим, призываю вас проникнуться любовью к добру…
…Мы начали прислушиваться только после того, как в зале прогрохотал жуткий бас Самаэля:
–Дрозд, отойди!
Каим быстро отодвинулся, разглаживая смятый воротник. Верхняя пуговица у него была вырвана с мясом – демон машинально пытался ослабить ворот. И не так странно было видеть Каима-дрозда задыхающимся, вспотевшим, с истерзанным воротником, как самого Сатану, Самаэля, бегущего к трибуне обвинителя. И когда он грозно навис над трибуной, опираясь на нее, и объявил:
–Я требую следствия! – вот тогда мы поняли, что происходит нечто серьезное. Настольно серьезное, что мы, пожалуй, успели забыть, что нужно делать. Серьезнее, пожалуй, чем сумма всех наших бесчисленных дел последнего тысячелетия. Может быть, двух или трех тысячелетий.
Заблудшая душа нетвердой походкой удалилась под конвоем двух ангелов. Варахиил хлопал крыльями и жестикулировал так, словно собирался сам себе создать воздушный поток. Он уже знал, что войдет в историю. И все мы знали, что войдем в историю, хотя главное-то мы прослушали: какую ошибку заметил защитник в деле несчастного паренька, к чему придрался, как доказал это самому истцу.
Он мог остановиться на этом. Его носили бы на руках. Но он стал еще что-то кричать высоким от усталости голосом, и вдруг отовсюду грянуло (и мы засветились и встали, и я расправил шесть крыльев своих, и шарахнулось темное, бесформенное, испуганное – то, что было у противоположной стены):
–Варахиил, – и Варахиил замер. – Не волнуйся, – сказал шеф. – Продолжай.
…-проникнуться любовью к добру, постигнуть… – я сообразил, что произносить это вслух не обязательно. И продолжил посвящение уже напрямую: «…знание, данное мне…»
Таксист попался на удивление крепкий. Он даже руль не выпустил. Обычно люди все-таки по-другому реагируют на свалившееся к ним знание о мирах с полным набором галактик, о нашей небесной конторе, о…
А он просто обернулся ко мне:
–Интересно, Серафим. Значит, правильно Таня моя молилась?
–Правильно, – сказал я. – Но молитвы не по моей части. По моей части вдохновение. А теперь еще и расследование.
–Зачем ты мне это все… дал?
–Идет следствие, – сказал я. – Следствие по делу Самаэля. Аримана. Я предлагаю тебе стать свидетелем обвинения, – сказал я. – Ты можешь отказаться. Тогда ты забудешь о нашем разговоре. Ты можешь согласиться. Тогда ты сначала расскажешь о той гадости, что происходит вокруг. А потом забудешь о нашем разговоре. И да, если хочешь, я могу тебя исцелить.