Сборник "Граф Монтестрюк + Приключенческие романы". Компиляция. Книги 1-5 - страница 10
— Да, судя по всему, дело плохо.
— Сколько еще я проживу?
— С помощью Божьей и с моими заботами о вашей милости, до… до вечера, граф.
— Успею ли я, по крайней мере, исповедаться и принять причастие?
— Да, если вашей милости не слишком много нужно рассказывать попу.
— Только то, в чем порядочный дворянин может сознаться… Эй! Франц!
Франц подошел. У бедного рейтара были слезы на глазах.
— Садись на лошадь и скачи в Жимонское аббатство; аббат — мой приятель. Пусть он пришлет мне священника… Только поторопись: смерть не может заставлять ждать.
Честный солдат, не говоря ни слова, поймал свежую лошадь, бродившую без седока, и попросил Джузеппе привязать к его ранам, которыми он весь был покрыт, смоченные водкой компрессы.
— Только бы мне туда доехать, — сказал он, взбираясь на коня.
В то время как Франц скакал в Жимонское аббатство за священником, человечек в черном, учившийся в Испании, давал графу лекарство из склянки и прикладывал к ранам разные мази, которых у него было множество. Джузеппе молча смотрел.
— Если у вас останется, — произнес наконец бедный солдат, — мне бы тоже нужно немножко.
Граф обернулся к итальянцу и, взглянув на него, спросил:
— А что, разве нам придется вместе отправляться в далекий путь?
— А вы как думаете? Я не из тех, что бегут в последний час.
По приказанию графа Гедеона бедняка положили возле него на солому, и они принялись толковать о старых походах.
Жители деревни, не заботясь об умирающих, занимались очищением их карманов и действовали удивительно ловко. Услышав, что есть чем поживиться в трактире, прочие тоже прибежали, как стая голодных собак, и с шумом и криками принялись стаскивать платье с мертвых.
— Смотри не вздумай умереть первым! Ведь нужно же будет кому-нибудь привезти меня домой, в Монтестрюк; я на тебя рассчитываю, — сказал граф, обращаясь к Джузеппе.
— Ну еще бы! Ведь господин всегда должен идти впереди!.. Я могу и подождать.
Вдруг раздался шум на улице, и толпа расступилась: это Франц возвращался во всю прыть, одной рукой держась за седло, а другой хлестая лошадь запыхавшегося святого отца. Франц подъехал прямо к графу Гедеону и сказал:
— Вот и священник!
Едва он это выговорил, как свалился на землю. Его рот судорожно сжался, он раскрыл глаза и больше уже не шевелился.
Джузеппе, приподнявшись, перекрестил бедного товарища.
— Вот и первый, — прошептал он.
Граф приподнялся и сел, а священник возле него.
— Святой отец! Я делал не много добра, и редко; много зла, и часто; но никогда и ничего против чести… Я умираю добрым католиком. Вот сейчас только я избавил свет от гнуснейшего мошенника.
— Знаю… знаю, — кивнул священник.
— Надеюсь, что это мне зачтется там, на небесах.
Священник нерешительно покачал головой; потом, наклонившись к умирающему, спросил:
— Раскаиваетесь ли вы в грехах своих, сын мой?
— Горько раскаиваюсь.
Священник поднес распятие к губам графа, который набожно его поцеловал, потом перекрестил большим пальцем его лоб, уже покрывшийся липким потом. Окончив исповедь, граф попросил верного Джузеппе достать ему лист бумаги, перо и чернильницу. Человечек в черном, не сводивший с него глаз, достал все это из кожаного футляра, висевшего у него на поясе, и, положив бумагу на колени раненому, сказал боязливо:
— Не нужно, однако же, писать слишком долго.
— Вы полагаете?
— Я говорю это из предосторожности. Я только что щупал вам пульс: если вы надумаете писать красивые фразы, то не успеете поставить подпись.
Джузеппе, собравший последние силы в эту торжественную минуту, приподнял графа, который взял перо и довольно твердой рукой написал три строчки, поставил подпись, свернул лист вчетверо и приложил на горячий воск, накапанный на бумагу черным человеком, большой золотой перстень с гербом.
— Есть у меня еще время? — спросил он.
— Да, немного… не столько, как в первый раз.
Граф взял еще лист бумаги и тем же пером написал:
«Графиня, я умираю христианином, хоть и жил хвастуном; простите мне все зло, которое я вам сделал… Вверяю вам сына».
Затем, обращаясь к Джузеппе, он сказал:
— Эти два письма отдай графине де Монтестрюк, жене моей, а этот перстень — моему сыну.