Счастливчик Лазарев - страница 4
Прекратились их концерты-дуэты на двух аккордеонах, и на осеннюю охоту Аннушка поехала с каким-то приезжим начальником. Это озадачило Артема: на материке у нее был жених, который послал Аннушку на Сахалин зарабатывать деньги на дом.
Аннушка пила водку, курила, но все же было с кем пойти в кино, поиграть на аккордеоне. Рядом была живая душа, хотя и пропахшая насквозь горюче-смазочными.
Этой весной впервые заскучал Лазарев на Сахалине. Весна стояла обычная, сахалинская — дожди, туманы. Летать нельзя: облака тащились по крышам. Скука, безделье.
Вот в такие дни думаешь, есть же где-то солнце, тепло, есть большие города, где чисто одетые люди ходят по чистым, нарядным улицам, не дышат воздухом напополам с водой. И еще подумалось Артему: вот ему двадцать семь уже, оглянуться не успеешь, как жизнь пройдет мимо, скрытая от тебя пропахшими морской капустой сахалинскими туманами.
И собираясь в отпуск, Артем взял все свое имущество, даже аккордеон прихватил, на тот случай, если останется на материке. Это не представляло большого труда: весь его скарб уместился в рюкзаке и небольшом кожаном бауле.
Увольняться пока не стал, послушавшись Кузьмича, который советовал не спешить и снова предлагал дом с огородом. После Севера у Лазарева скопилось денег на пять таких домов, и не жилье его интересовало, а то место, где он мог бы распрощаться со своим гордым и постылым одиночеством. Сахалину, Северу Артем отдал восемь лет и теперь затосковал по местам обжитым, родным, по материку. Как никогда еще не тосковал. И тетка, Дора Михайловна, заменившая Артему мать, писала, что хотела бы дожить век возле него, но только не на Сахалине.
Кроме тетки, были у Артема на материке и другие верные точки опоры, например Стас, Станислав Попов, с которым они начинали вместе летать. Сейчас Стас был солидным начальником в Барнаульском аэропорту, он давно звал заехать и обещал помочь в устройстве на работу и с жильем.
Раз в год получал Артем по письму и мороженому гусю из родной деревни Кандыки, затерявшейся посреди Барабы. Письмо и гусь приходили от друга детства Кости Костагурова, и Костя тоже звал Артема приехать, попить кумыса, поохотиться на уток, поглядеть весной на родную степь.
И еще была на материке Женька…
Вчера, едва поздоровавшись с теткой, Артем разыскал Женькино окно во втором этаже дома напротив. На подоконнике лежала раскрытая книга, в уголке сидела большая кукла, узкоглазая японочка-гейша. У Артема заколотилось сердце: вот сейчас Женька отодвинет портьеру, увидит его, узнает, удивится…
Но портьеры не шевелились, кукла-гейша задумчиво смотрела на голую полянку, по которой гуляла старушка с фиолетовым догом. В комнате, видимо, никого не было, и Артему неожиданно пришла мысль пойти в город и на улицах искать Женьку. Мысль фантастическая, нелепая, но почему бы и нет? Недаром на Севере Артема прозвали «счастливчик Лазарев»! За необыкновенное везение в самых немыслимых обстоятельствах.
Город встречал весну, на мостовых пузырились ручьи, улицы кипели по-летнему одетой толпой. Был канун мая, но стояла летняя теплынь, пахло первой травкой.
Дивился Лазарев: некоторые женщины, казалось, только что из постели и, не стесняясь, разгуливали в коротких ночных сорочках. А другие мели уличный асфальт широченным клешем матросских брюк. Прически разных цветов: фиолетовые, сиреневые, цвета пены, а иная, проходя под тополем, нагибалась, чтобы не поджечь его своим капроновым пожаром.
Так же пестро были одеты мужчины: белые штаны в клетку, цветные шорты, толстовки, подпоясанные крученой опоясочкой, на ногах сапоги-бутылки. И бороды — купеческие, мушкетерские, бороды-лопаты, эспаньолки, интеллигентно выхоленные, волосок к волоску. Идет, волоча ноги, расстрига-монах, облапив мини-девочку, оба глядят перед собой и ничего не видят. А то вдруг отшатнешься, заробеешь: валит прямо на тебя сам Лев Толстой, распустив по ветру сивую бородищу до пояса. И лишь потом разглядишь: «Толстому»-то двадцать лет…
На Севере тоже отпускают бороды, но там она — защитница от морозов и гнуса, а тут — украшение.
Вот чего на Севере скудно: украшений. Не к чему вроде заниматься дамским этим делом, все тебя знают, и что у тебя за бородой прячется — всем известно. А тут в бурливом человеческом море каждый человек — загадка.