Счастливое кладбище - страница 3

Удача уже в поезде ждала Карюхина. Он проехал в шумном вагоне день, ночь, а утром подсел к нему респектабельный мужчина в хорошем костюме, выпил с Карюхиным за знакомство и деликатно стал расспрашивать, куда едет Карюхин и по какому делу. Узнав о его беде, посочувствовал, предложил еще выпить по стопочке и закусить бутербродом с красной икрой. Карюхин выпил, но закусывать такой дорогой едой постеснялся, а добрый его попутчик сказал, что поможет ему в прискорбной беде, и предложил работу, на которую Карюхин с радостью согласился.

Ехали они еще с полдня, сошли на неведомой станции, где Аркадия Петровича, так он назвался, ждала хорошая, иностранная машина с водителем в кепочке набекрень и в темных очках.

Одним словом, попал Карюхин по своей доверчивости в настоящее рабство: строил дом с такими же десятью бедолагами в огороженном забором пространстве, которое охраняли собаки. Два месяца там горбатился, а когда Аркадий Петрович приехал проверять сделанное и Карюхин выразил просьбу заплатить деньги и вернуть документы, Аркадий Петрович извинился, посадил Карюхина в машину и повез его за деньгами и документами в город. Но на лесной дороге случилось происшествие: водитель в кепочке выволок Карюхина из машины. А дальше Карюхин не помнит, что было. Очнулся он, промокший, избитый, в сыром овраге, где пролежал два дня, приходя в себя.

С тех пор скитался он от поселка к поселку, от города к городу, пробавляясь случайной работой, пока не набрел на Перещепинскую свалку. Чем только он до этого не занимался — слесарил и кузнечил в каком-то подпольном предприятии, и от милиции скрывался, исстрадался душой и телом, был бит, много раз обманут и, наконец, здесь, на свалке, обрел временный покой и равновесие души.

Каждое утро он просыпался в одно и то же время — это было неуловимое мгновение, когда еще ночь не кончилась и рассвет не наступил, но в его окошко было видно и слышно, как шуршало пространство после ночного сна. Рассвет только проклевывался из серой пелены, в небе еще шевелилась последняя угасающая звезда, но и она, устав в одиночестве, вздрогнув, стремительно летела вниз, прорезая пространство, словно огромная рыба, сверкая серебристой чешуей, плеснулась в вязкой небесной реке, нырнула и исчезла в мутной воде.

Из леса полз запах росы, свежей листвы, влажной коры и травы, вобравших за ночь из земли молодые соки. Этот запах заглушал душное дыхание свалки. В окошке постепенно проступали очертания старой сосны, чудом росшей из самой глубины мусора на краю оврага. На ее сухой коричневый сук неизменно прилетал дятел и неустанно молился, выстукивая в гулкой тишине молитву, самозабвенно кланяясь выползающему из серой пелены солнцу. Вылезала из своей норы Клеопатра, взбиралась Карюхину на одеяло, щекотала хвостом ему шею, он гладил ей спину, голый живот. Клеопатра была малым детенышем, когда он нашел ее здесь, начав строить свое жилище. Он гладил ее, чувствуя, как бьется ее сердце. И всякий раз, держа ее, удивлялся — он будто бы находил отзыв своему чувству в ее небольших блестящих глазах. От нее исходил резкий стойкий запах, к которому он давно привык.

Еще холодный луч солнца только толкался в окошко, прорезая все жилище от стены до стены, как уже приезжали мусорные контейнеры, птицы слетались, люди сбегались, собаки лаяли, крысы шныряли тут и там, Карюхин тоже выползал наружу и вместе со всеми копался в только что привезенном мусоре.

Пополнив свои запасы, он обычно отправлялся в город на базар. В старом рюкзаке нес всякий инструмент, найденный в строительном хламе, — зубило, пассатижи, круглогубцы, нож перочинный, кернер, гаечный ключ, старый чугунный утюг, сверла, болты, шурупы — надеясь, что найдутся люди, которые что-нибудь купят из этих полезных вещей. Шел он через лес к ближайшей железнодорожной станции Воробьи — это километров шесть, — собирая по дороге грибы. Хотя лес был исхожен и захламлен, изрезан тропинками вдоль и поперек, Карюхин знал места вокруг болота, где ютились, прячась от других грибников, его индивидуальные грибы. Грибов он набирал немного, но все равно, сколько бы ни набрал, знал, что продаст их, потому что цену не набивал.