Счастья тебе, Сыдылма! - страница 57

Вечерний разговор с Хандой не дал ничего нового. Конечно, лучше было бы отдать ребенка родному отцу, чем в чужую семью, да жалко. Нет, если вернется Балма да поговорит с нею, с Хандой, чтобы знала она, что и Балма хочет усыновить мальчика — тогда ладно, пожалуйста. А так — нет, лучше чужим людям отдать.

Утром Жибзыма позавтракала наспех, прихватила свой мешочек да тросточку и, прячась от людских глаз, направилась к конторе, чтобы попутную машину подыскать. Пришла — а там уже сын ее, Борис, на мотоцикле прикатил. Как ни пряталась старушка, а люди все знали и Борису сказали, где Жибзыма, да он побоялся подъехать на своей трещотке к дому Ханды — вот было бы разговоров!

Домой ехали, как говорится, с ветерком. Старуха быстро забыла и пропитанный лекарством воздух больницы и духоту грязной избы Ханды. Перед глазами расстилались зеленые просторы родимой Белой степи, нарядные березы, стоящие редкими купами, и голубое высокое небо. От этой врачующей картины легче становилось на душе, забывались неприятности последних дней. В глазах старухи блестели слезы — то ли от встречного ветра, то ли от радости, что едет она — в который раз — на собственной машине своего сына, она, у кого, кроме худющей коровенки, раньше ничего не было. А может, просто от старости брызнули эти слезы, от умиления перед красотою Белой степи, перед которой померкли в ее душе вечнозеленые сады того блаженного потустороннего мира, куда давно уже собралась Жибзыма.

Нет, она совсем не устала от жизни, от земной беспокойной жизни. Это когда ломалось все, что она наметила сделать, когда рушились мечты ее и охватывало отчаяние, она кричала, что готова хоть сейчас лечь в гроб, уйти из этого мира и ушла бы уже, если бы только появился наследник рода Дугаровых. Душа ее кричала об этом, а сама она умела сдерживаться и говорила о своем желании тихим и мягким голосом, спокойно, как о чем-то давно и твердо решенном.

Да и кто же не хочет жить? Жажда жизни рождается в человеке от самой жизни. И трудностями своими испытывает жизнь человека, и крутыми поворотами отбрасывает в сторону, но и подкупает, влечет своей красотой и непознанным завтрашним днем. И странное дело: кто больше узнает контрасты жизни — радости ее и печали, благополучия и нехватки, счастье и мученья, — кто добивается успехов с большим трудом, тот больше любит и ценит жизнь, бережнее лелеет ее красоту, жадно дорожит счастьем жить.

Чего только не вытерпела, не выстрадала Жибзыма за свои долгие годы! И даже сейчас, не жалея своих угасающих сил, боролась она за последний не исполненный ею долг, чтобы счастливо окончить свою несчастливую жизнь — за наследника своего умершего мужа. Она никак не могла смириться с тем, что из-за какой-то нелепой случайности, из-за глупого ночного похождения единственного сына погибнет последняя маленькая надежда на рождение внука от сорокалетней невестки. И похоже, что эта надежда рушилась. И ей уже казалось, что тает дым из очага Дугаровых, остается мертвая, безголосая юрта посреди степи.

И уже все колхозное село, вся Белая степь знали о разладе в семье Дугаровых. И раскрыл эту тайну сам хозяин. Борису пришлось сообщить бригадиру о гибели восьми колхозных овец. Бригадир тревожно и настойчиво выспрашивал, почему да отчего, и не смог вывернуться Борис, пожаловался, что один остался. А бригадир должен был сообщить о чрезвычайном происшествии председателю и правлению — еще бы: посреди лета, когда зеленой травы вдоволь, погибли овцы. И пошел по деревне со скоростью степных скакунов слух об уходе Балмы. И пошли толки да пересуды: одни винили во всем огородницу Ханду — наплодила кучу детей невесть от кого, только и знает, что чужих мужей в свою избу заманивать, да и работница она не ахти какая, где уж тут о работе думать! Другие на Бориса обрушились: лодырь и шалопай, хоть и седина в голове; только не понятно, на что ему сдалась такая шлюха! Но и Балме тоже досталось: в сорок-то лет вздумала убежать от мужа; или она думает, что еще раз выйдет замуж, может, даже молоденького себе отыщет; не сумела, при себе мужика удержать, чего уж тут бегать.