Сципион. Том 1 - страница 9
Когда войско собралось перед преторием, полководец произнес речь для поднятия духа воинов. Он говорил, что им выпал славный жребий повергнуть вероломного противника, освободить родную землю от захватчика и заслужить славу и любовь народа, обращал внимание на то, что перед ними враг, не раз побежденный римлянами в прошлом, а теперь еще и сраженный альпийскими снегами, самими богами наказанный за нарушение договора, и им, солдатам, надлежит лишь довершить начатое богами; напоминал о том, как отец Ганнибала Гамилькар Барка в свое время сдался консулу и платил дань римлянам. Затем он сказал, что прежде войны с пунийцами велись за Сицилию или Сардинию, но теперь впервые — за Италию. «Пусть каждый из вас представит себе, что он будет биться не только за себя, но и за мать, жену и детей. Взоры сенаторов и всего народа обращены на вас. От вашей доблести зависит судьба Рима!» — закончил консул речь перед воспрянувшим войском.
Солдаты разошлись по своим палаткам и занялись завтраком, при этом каждый время от времени поглядывал на шатер полководца, однако сигнал к бою пока не появлялся. Консул решил действовать наверняка, потому отложил срок сражения. Он собрал большой конный отряд, добавил к нему когорту метателей и, возглавив эти силы, отправился из лагеря, чтобы лучше изучить окрестности, а также неприятеля.
Долины двух рек Пада и Тицина предоставляли возможность развернуться любому войску. На широких бурых после горячего летнего солнца равнинах есть где сразиться, здесь достаточно места и для победы, и для гибели. У Публия дух захватывало, когда воображенье рисовало ему, как через день или два он будет нестись на коне по одному из этих полей навстречу строю карфагенян.
Тем временем отряду повстречались разведчики из числа галлов, дружественных Риму, которые возвращались из лагеря Ганнибала. Консул, не слезая с коня, переговорил с ними и двинул отряд дальше. К Публию подошел ликтор и сказал, что его ждет полководец. Сын, не мешкая, подъехал к отцу и сделал движение, чтобы спешиться из уважения к власти высшего магистрата, но отец позволил ему остаться на коне. Они поехали рядом.
— Ну как, Публий, настроение? — спросил консул.
— Сегодняшний день для меня потерян, ведь сражение не состоялось. Настроение соответствующее, — ответил Публий.
Консул как бы забыл, что разговор уже начат, и после некоторой паузы предложил ему иное вступление:
— Вот ты беспокоился о толпах слонов у Пунийца и меня пугал. Я ломал голову над тем, куда бы их запрятать, чтобы не мешались. А боги их уже упрятали в альпийские ущелья. Несколько штук осталось. Наверное, специально для представления их нашей толпе во время триумфа.
— Ты уверен в триумфе, в победе? — настороженно спросил Публий.
— Да, мы обязаны победить, а значит, победим. У нас нет другого выхода. Однако Пуниец, этот юный наглец, весьма не прост.
— Ясно, что не прост тот, кто осмелился начать такую войну, кто прошел полмира, вознесся выше Олимпа, сравнялся с Геркулесом и зашел в тыл Риму, — с горячностью перебил Публий.
— Мои галлы рассказали, что он привел в их долины полумертвецов, однако сейчас они ожили и кипят страстью к бою, беснуются злее варваров. Ганнибал устроил им гладиаторские бои на свой манер.
— Уж не по своей ли кончине?[1]
— Не перебивай, — спокойно, но решительно сказал отец, — это серьезно. Он выставил перед войском пленных горцев и спросил, кто из них желает сразиться в поединке, чтобы в случае победы избавиться от участи раба, получить оружие, доспехи и занять место в рядах его наемников. Все галлы заявили, что жаждут схватки.
— Тогда составленные по жребию пары стали биться с таким ожесточением, что заразили азартом все войско, — продолжал консул. — После нескольких поединков Пуниец остановил представление и заявил солдатам, что сыграл перед ними сцену, где представил их собственную судьбу. Так же, как и у этих варваров, у них, пунийцев, вся надежда на оружие. Он ярко обрисовал их положение в случае поражения. Самый последний африканец понял свой выбор: победа или смерть. Вдобавок он наобещал им горы сокровищ, каждому солдату по два раба из нас, римлян, за одного из ныне сопровождающих его людей, которых он в свою очередь освободит и поставит господами опять же над нами.