Себастьян Маас. Эдгар Юлиус Юнг и метафизические основы Консервативной революции - страница 9

Существенный момент в универсалистском представлении о государстве – предпосылка неравенства всех людей, что делало бы необходимым объединение людей в сословия. Сословия между собой должны быть равноправны, причем за государством как «наивысшим сословием» должно признаваться более высокое, координирующее положение. Эта классификация людей по предполагаемым признакам качества совершенно несовместима с принципом равенства, на котором базируются современные демократические системы.

Стремление к полному равенству всех людей было самой большой утопией левого мировоззрения. Смертельная враждебность Консервативной революции по отношению к этому мышлению требует более близкого рассмотрения. Уже Библия допускает интерпретации, какие требования равенства могут поддерживаться: «Когда Адам копал и Ева пряла, где же там все же был аристократ», поется, например, в известной песне группы «Ландскнехт». Коммунизм при таком рассмотрении был бы возвращением к райской ситуации, вроде той, что царила до грехопадения. Несколько дальше заходит попытка объяснения у Вильгельма Мюльмана, который возлагает ответственность за происхождение революционных движений равенства на возникновение «нативизма» и «хилиазма». Под нативизмом понимают появление движения, которое стремится к возвращению в мистическое доисторическое время; хилиазм ищет свое спасение и благо в конце истории и в достижении утопического конечного состояния в будущем. И на самом деле основным постулатом коммунизма было восстановить райское состояние прошлого (нативизм) и вызвать конец истории мировой революцией (хилиазм). Так как действительность обычно несла гетерогенные черты, то равенству пытались содействовать «воспитательными средствами», что в случае Французской революции привело к кровавым эксцессам (анархия). Якобы анархистская тенденция равенства вела к острой критике со стороны Консервативной революции, в мышлении которой «естественный порядок» получает большое значение. Как должен выглядеть этот порядок, который базировался бы на неоднородности людей, Шпанн подробно описывал в своих работах.

Для так называемого «наивысшего сословия» Шпанн предусматривал отбор «самых способных» людей, которых он обозначал как «воинов» и «чиновников». Для представителей Консервативной революции типично то, что при этом более высокая ценность приписывалась типу воина, так как он должен защищать интересы желаемого идеального государства от зарубежной угрозы. Чиновники, в свою очередь, должны были бы обеспечивать функционирующую внутреннюю политику. Такая внутриполитическая гармоничность была в представлении Шпанна естественным побочным эффектом его идеалистической государственной конструкции.

Корпоративное государство Шпанна можно наглядно представить как пирамиду, в которую «наивысшая ценность образует вершину», а «самая низкая ценность основание». Этой конструкции имманентна негуманная основная идея, ведь она все же ведет к институционализированному повышению и понижению ценности людей. Однако Шпанн претендовал на понятие справедливости для его будущего государства: «Как несущим политическим основным понятием учения единства является свобода, так несущим политическим основным понятием учения целостности является справедливость». Автор здесь считал, что в либеральной общественной модели нет справедливости. При этом, тем не менее, Шпанн не замечал, что как раз принцип правового государства – это высшая гарантия справедливости, и что как раз либеральные, демократические общества в этой области были особенно прогрессивны. Согласно точке зрения Шпанна иерархическая классификация по предполагаемым способностям – это высшее выражение справедливости. Тем не менее, этот тезис влечет за собой ряд опасностей, так как определение справедливости вкладывается в руки предположительной элиты руководства. Далее исходили из того, что в пределах органического общества по-новому возникающее чувство солидарности должно автоматически породить справедливость.

Влияние Шпанна на Консервативную революцию в Германии нужно оценивать скорее как незначительное, что Вайсман обосновывает отсутствием журнала и теоретической тяжеловесностью универсализма. В этом также ничего не изменяет тот факт, что, например, в кругу вокруг Мёллера ван ден Брука было принято особенно выделять сословия. Все же, эти попытки все больше оставались лишь фразами, нежели серьезно продуманными концепциями. Мёллер в соответствии с этим также отказался от углубления идеи сословий. Мотив сословий служил большинству немецких консерваторов скорее для того, чтобы усилить романтичную ностальгию по средневековью, которую часто следует оценивать только как пропаганду. Было понятно, что в современном промышленном обществе едва ли можно было оживить классификацию по профессиональным сословиям. Последовательной фиксации Юнга на профессионально-сословную идею также поэтому всегда было присуще нечто утопическое. Но даже Юнг был достаточно реалистичен, чтобы в форме так называемого «наивысшего сословия» сконструировать инстанцию, которая представляла для него авторитетный, контролирующий элемент.