Секрет Ярика - страница 16

Позвали к ужину. Сергей Иванович вытащил из кармана рюкзака флягу, захватил два мешочка: один с тем, что нужно на холод, другой с закуской — и пошел к столу. У Коли были спеченные мамой в дорогу пирожки с капустой.

В первой комнате накрыт стол. Клетчатая скатерть предусмотрительно забрана пластикатовой пленкой. В мисочках квашеная капуста и соленые грибы, на деревянной тарелке нарезанный хлеб домашней выпечки. Против каждого из трех приборов — пустая стопка.

Егерь вышел из кухни, жестом пригласил садиться. Хозяйка принесла блюдо горячей картошки, сваренной в мундире, и, не задерживаясь, ушла. Коля успел заметить снежно-белые, не седые, волосы, лежащие на плечах, и, несмотря на высокий рост, складную фигуру. Заметил еще, что она много моложе мужа.

Егерь сказал:

— Ешьте, пожалуйста, — показал рукой на кухню, — я уже.

От коньяка не отказался, выпил стопку и решительно отставил ее в сторону:

— Нельзя — ноги.

При ярком свете подвешенной к потолку лампы Коля с интересом, но украдкой разглядывал собеседника, если так можно назвать упорно молчавшего человека. Тяжелая округлая голова, широченные плечи, огромный рост. Пепельные густые волосы, окладистая борода, черная с седым подседом. Коля от отца слыхал, что характер человека лучше всего угадывается по глазам и рту. Рот был почти не виден в волосяной заросли; глаза печальные, строгие, и только морщины-лучики в уголках показывали, что они когда-то смеялись. Надеть бы на этого человека круглую барашковую шапку — получился бы Ермак Тимофеевич.

Егерь не закусил, робко, как бы смущаясь, вынул из одного кармана деревянный ящичек-табакерку, из другого — аккуратно сложенный темно-красный платок. Постучал пальцем по крышечке, поставил левую кисть ребром, поднял на ней большой палец и в образовавшуюся у корня лунку насыпал щепотку темного порошка, зажал одну ноздрю, приложил нос к лунке, резко втянул воздух. Ту же операцию проделал с другой ноздрей. Из глаза его капнула слеза, он встал, отошел в сторону и, приложив к лицу красный платок, два раза с видимым удовольствием чихнул. Сказал: «Извиняюсь» — и вернулся к столу. Заметив удивленные взгляды охотников, развел руками:

— Так мои деды-кержаки Бога обманывали. Табакурство по их старой вере запрещалось, а нюхать — вроде и не курить. Баловались нюхательным табачком. Через отца и мне привычка.

Сергей Иванович, красный, добрый после двух стопок, расспрашивал:

— Какое удовольствие? Что за табак? Дайте-ка посмотреть табакерку.

Егерь отвечал:

— Табак особый, обязательно с мятой, мелкий, сильно растертый, не сырой и не слишком сухой. Удовольствие? Вроде как от курева, главное, конечно, привычка.

Коля отказался от третьей стопки, налег на картошку с солеными, обильно политыми сметаной волнушками. Ему было очень хорошо в непривычной, точнее, забытой им деревенской обстановке, в компании с охотниками. Интересен, почти загадочен был егерь. Приятен Сергей Иванович. От отца еще слышал, что он дельный и страстный охотник. И верно, как поглядеть — все у него предусмотрено, все ладно да складно. Даже к столу он вынес не обычные в поездках сыры да консервы, привез пирожки с рисом и красной рыбой, охотничьи сосиски, холодную буженину, даже хлеб какой-то особый, кисло-сладкий, и в футлярчике раскладные вилка и ножик, и коньячная фляга обшита сукном, и пробка у нее — та же рюмочка.

Сидел Сергей Иванович за столом в нарядном новом свитере и привезенных из дома теплых туфлях из оленьего камуса. Чуть седоватый, красивый, представительный.

Правда, Коля вспомнил, что отец говаривал: «Три вещи не употребляют охотники: охотничьи топорики, охотничьи сосиски и охотничью водку».

Тревожило Колю, что Сергей Иванович пьет стопку за стопкой. Старался отвлечь его разговором о собаках, об охоте. Егерь молчал по-прежнему и, только когда дело дошло до того, куда завтра идти, вступил в разговор:

— Мой совет: как выйдете из деревни на проселок, направляйтесь направо, в сойкинские мелоча, или прямо через поле на старые покосы. Заяц там есть, и он местовой — там и гон пойдет. Налево не ходите. Ни в коем случае!