Секрет Ярика - страница 35

«…Вот почему я не держал легавых собак, собак со стойкой: мне казалось нечестным, сковав птицу страхом перед застывшим над ней зубастым зверем, не торопясь подойти к тому месту, где она затаилась, и, приказав собаке поднять ее на крыло, хладнокровно застрелить при взлете. Я предпочитал спаниелей… только разыскивающих своим чутьем птицу и скорее помогающих ей спастись от охотника, чем охотнику — застрелить ее».

В этих строках романтическое преувеличение свойств легавых — гипноз собачьего взгляда и даже некое фарисейство. Большой охотник был Виталий, знал, где найти дичь, отлично стрелял и добывал помногу. Говорю это не в укоризну, в те времена для писателя частенько охота была основным средством существования.

Так вот, не по душе мне эта порода, даже посмеивался, читая в книге о спаниелях, что хвостики у них купируются так, чтобы оставить обрубочек, удобный для захвата ладонью, если собака устанет плавать в водорослях, И еще одно преимущество — собачка легко помещается в заплечный мешок, если надо переходить топкое болото. Много пришлось мне походить с легавыми, гончими и лайками, но нужды в их вытаскивании и таскании не было. В общем, многие охотники считают эту породу комнатной, подшучивают: «спали-ели».

В ту весну я, как всегда, жил в деревне. И вот такая получилась история. Привезли мне собаку, попросили подержать лето. Люди мне близкие — отказать трудно. Беда, что семья эта житейскими делами загруженная, не собачья — первый раз держат. Догадывался, что это будет за существо, подумалось — ладно, щенку только три месяца, что-то можно исправить.

Привезли, оставили, сказали: «Это Пик, имя ничего не значит, первая буква должна была быть „П“. Может быть, пригодится для охоты». Попрощались, помахал я с крыльца руками, жена пошла провожать. Остались мы вдвоем.

Передо мной сидел щенок спаниель, явно породный и, наверно, рабочих кровей, наверно потому, что доставали в секции почти что для меня, да и фамилия у хозяев спаниельная. Окрас интересный: по белому так много черных пятен, что весь кажется серым. Голова и уши черные, на лбу белое латинское «V», мочка носа совсем черная, а глаза цыганские.

Песику надоело сидеть, он прошел три шага, по-щенячьему не поднимая ногу присел, сделал лужу и сразу же попросился в дверь на улицу. Выпустил его и, стоя на крыльце, печально задумался. Не к месту была эта собачонка. Совсем недавно здесь, в этом доме, угасла от старости общая любимица, ласковая красавица Уверь. Годы мои не малые, решил больше собаку не заводить, а тут еще спаниель и явно до предела распущенный. Не к месту, совсем не к месту. Однако факт есть факт.

Пик скоро вернулся, предпринял бойкое обследование кухни, подняв передние лапки на залавок, носом спихнул крышку латки с котлетами, обнаружив наличие чутья. Удивился на мой окрик, убежал в соседнюю комнату. Ко мне пришли люди, я не сразу стал его искать — нашел спящим на диване, предварительно он облегчил желудок тут же рядом, прямо на крашеный пол. Выгнал на улицу — бесполезно, поздно.

Ошейника на Пике не было. Порылся в своих запасах, нашел, конечно, слишком большой. Надо было порядочно укоротить. К этому времени щенок лежал под лавкой, вяло пережевывая мой носок. Чтобы определить, где сверлить новые дырочки, надо было примерить. Положил ремешок песику на шею, хотел продеть в пряжку — и отдернул руку: острые, как шилья, зубы вонзились мне в пальцы. Я знал, что испугаться, уступить нельзя, ни боже мой, иначе в дальнейшем будет плохо. Шлепнул безобразника по мордочке, прикрикнул и продолжал мерить. Маленький демон опрокинулся на спину и кусался, кусался. Размеченный, наколотый ошейник надо было надеть. Неприятно было, больно, но я с этим справился и пошел мыть и обрабатывать йодом руки.

Подстилку положил, как всегда, за шкафом. Вспомнил Уверь, просил прощения: «Увушка, ты добрая, ласковая, не сердись на том свете. Ведь он щенок, а помнишь, какие у тебя были бархатные красавцы, слепые комочки, ты их любила, и этот еще маленький». Я скрыл от нее искусанные руки. Пик тоже про них забыл, видимо, устал с дороги, понял, кому я готовлю место, сидел, покачивая головой, наблюдал — плюхнулся на подстилку и затих.