Секретарь - страница 15

Лёшка объявился на Шевцова, 33, на десять минут раньше назначенного срока, звонить не решился и поэтому от нечего делать стал маячить перед окнами, меряя двор шагами. Крыльцо в ширину – четыре шага, дорожка до ворот – двадцать один. И тополевые пеньки – один, два… семь. И никто ведь не выглянет, не позовёт. Господину Мёленбеку, похоже, видеокамеру под козырек пришпилить недосуг.

Лёшка с великим трудом дождался, когда часы на телефоне вымигают восемь пятьдесят восемь. Ну, пока он достучится, пока откроют…

Фух, первый рабочий день!

Он вытер подошвы о резиновый коврик, сменивший тряпочный половичок. Обживается иностранец. В животе нервно зашевелилась какая-то колкая гадина. Костяшки пальцев выбили по дереву затухающую дробь. Услышат? Или сно…

Дверь распахнулась, не дав Лёшке додумать.

Но открыл её не Мёленбек. Несколько мгновений они смотрели друг на друга – Лёшка и смутно знакомый мужчина в широких серых штанах и пропущенной через ремень куртке без рукавов, надетой прямо на голое тело.

Пронзительные серые глаза, костистый нос, ниточка зажившего шрама.

– Проходи, – сказал мужчина так, словно они недавно виделись.

– Я новый секретарь, – сказал, вдруг оробев, Лёшка.

– Я вижу.

– Мне господин Мёленбек…

– Я знаю.

– Обувь…

– В обуви.

Обои в коридоре были ободраны окончательно. Стояли бидоны с краской. Короткий участок стены был уже покрашен в густой желтый цвет.

Лёшка снял куртку.

– Солье! – крикнул мужчина, направляясь в глубь дома. – Здесь твой парень пришёл!

По бедру его постукивал короткий кинжал в ножнах.

Реконструкторы они что ли? – подумал Лёшка. Там трость, здесь кинжал. Любители средневековья? Он двинулся вслед за мужчиной, поневоле копируя его легкий пружинистый шаг.

– Солье!

– Иду.

Господин Мёленбек появился из раздвижных дверей комнаты прямо напротив прихожей. Коричневый камзол он сменил на светлую куртку с прорезанными рукавами, но золотое шитьё присутствовало и здесь, на плечах и на манжетах. Под курткой белела сорочка. Грудь украшала цепь. Узкие панталоны одуванчикового цвета опускались до щиколоток. Обувь Лёшка не рассмотрел. Может, и босиком был господин Мёленбек, с него станется.

– Сюда, Алексей.

За раздвижными дверями прятался длинный обеденный стол, покрытый белой скатертью. Вокруг стола тянули овальные спинки стулья. По бокам, слева и справа, стояли громоздкие буфеты темного дерева, за дверцами выпуклого стекла полыхал гранями хрусталь и синели тарелки. Комната оказалась сквозной – ещё две раздвижные двери Лёшка обнаружил напротив. В узком простенке поблескивали стрелками массивные напольные часы, беззвучно качался маятник. Ближе к комодам четыре тонкие колонны – по две с каждой стороны – поддерживали потолок, с которого низко к столу свешивалась люстра в четыре лампочки.

Стол был сервирован на трёх человек. Три тарелки, три вилки. Стоял графин с чем-то красным. В глубокой чаше с рисунком прятались картофелины. Горкой лежал хлеб, порезанный крупными кусками. В целофановом пакете зеленели огурцы.

– Садитесь, Алексей.

Господин Мёленбек, посвежевший со вчера, отодвинул стул с краю, сам сел во главе, а мужчина, встретивший Лёшку, занял место от Мёленбека слева. Несмотря на размеры стола, они расположились достаточно тесно, почти локоть в локоть.

Рот у Лёшки наполнился слюной.

– Можно? – спросил он.

– Пожалуйста, – Мёленбек широким жестом обозначил, что всё, что на столе, можно есть.

Лёшку не надо было долго упрашивать. Привстав, он наколол себе варёную картошину, затем ещё одну, затем разжился огурцом и цапнул горбушку.

– А соль есть?

– Есть, – кивнул Мёленбек и, повернувшись, достал солонку с буфета.

Лёшка посолил.

Не бог весть какой, конечно, завтрак, сплошная сухомятка. Маслицем бы смазать или сметаной. Но, впрочем, и так ничего. Хотя иностранцы о своём персонале могли б и получше заботиться. Скопытится так персонал.

Лёшка откусил картофелину.

Мёленбек посмотрел на него со странной улыбкой и хмыкнул в бороду.

– Что ж, – потерев ладони, сказал он мужчине, – давай, Штессан, и мы.

– Ште…

Лёшка замер. Картофелина встала в горле.

О только сейчас вспомнил, где видел это худое лицо, этот шрам. А вон и бледная татуировка на плече – птица-змея на трёх лапах.