Секретарь тайной полиции - страница 17

Михайлов снова и снова перебирал в памяти события недавнего прошлого.

Когда это началось? Когда он впервые услышал про Халтурина, Обнорского, про их друзей?

Пожалуй, года три назад, во время стачки на Невской окраине, которую направляла рабочая секция «Земли и воли».

Плеханов тогда познакомил его, «финансиста» забастовочного фонда, с вожаком рабочих. Высокий столяр с удивительно добрыми глазами, с обходительными манерами вежливого и деликатного человека, Степан Халтурин сразу понравился Катону-цензору, как звали тогда Дворника. В Халтурине Михайлов чувствовал родственную ему силу прирожденного организатора. Именно Степан впервые рассказал Михайлову, что в рабочей среде ходят слухи об Обнорском. Дескать, некогда, лет пять-шесть назад, действовал в Питере какой-то Виктор Обнорский, рабочий особого ума, знаний, воли. Всюду, где Обнорский появлялся, возникали рабочие кружки. Потом, как водится, кружки проваливались, жандармы забирали всех до самого корня, но Обнорский всегда ухитрялся исчезать, чтобы появиться в другом месте и снова приняться за организацию рабочего класса. Бежав от полиции из Петербурга, он организовал новые кружки в Одессе, слившиеся потом в «Южно-русский союз рабочих», оттуда внезапно исчез за границу, где, по слухам, собирался изучать опыт борьбы европейского пролетариата.

Годами ждали рабочие приезда Обнорского из Европы: «Приедет Виктор — будет дело!» Но Степан Халтурин считал эти разговоры об Обнорском прямо-таки вредными для рабочего движения.

— Понимаете, его ждут, как второго Христа! — горячился Халтурин. — Вот грядет из Европы и принесет успех и удачу рабочему делу. Послушайте, а может, этого Обнорского и вовсе не было? Может, Обнорский — сказка, придуманная рабочим людом себе в утешение?

Во всяком случае, сам Халтурин вовсе не собирался ждать никаких мифических «Обнорских»: он немедленно принялся в столице собирать и сплачивать первую массовую организацию петербургских рабочих. Созданный им в короткое время «Северный союз русских рабочих» был задуман Степаном как зародыш рабочей партии.

Вторично об Обнорском Катон-цензор услышал через год. И тоже от Степана, когда тот привел на свидание своего ближайшего соратника по союзу. Это был коренастый темноволосый крепыш, весь будто сплетенный из тугих мускулов. На его умном и волевом лице, к которому очень шла остренькая, аккуратно подстриженная бородка, поблескивали черные глаза.

— Иван Козлов, связной Обнорского, — представил товарища Степан. Представил так просто, будто это не он всего лишь год назад отказывал Обнорскому даже в праве на существование…

Рабочие вожаки — так помнится Александру — пришли договориться о печатании в народнической типографии первой прокламации «Северного союза русских рабочих»: своей типографии у них еще не было. В распоряжении «Земли и воли» находились силы лучших публицистов того времени — Глеба Успенского и Николая Михайловского; были у нее и свои собственные, замечательные литераторы — Плеханов, Морозов, Клеменц, Тихомиров, Кравчинский — редакторы центрального печатного органа народников. Но даже на этом блистательном, звездном фоне народнической публицистики прокламация, составленная простыми рабочими для простых рабочих, поражала силой своей искренности и напряженной работой мысли. Будто целый класс, просыпаясь, всматривался в незнакомую, в путаную и сложную жизнь и исследовал опыт истории, чтобы рывком поднять на свои плечи ответственность за судьбы России. Александр Михайлов, человек внешне сдержанный и ироничный, пришел прямо-таки в восторг, прочитав первые политические сочинения русских пролетариев.

— Глубоко копаете, рабочие люди, — не выдержал он.

И тогда же, не смущаясь, напрямик спросил Халтурина:

— Кто это у вас так здорово писать научился? Прямо не верится, что это первая листовка!

— Да все сочиняли помаленьку! — Степан наслаждался явным восхищением «интеллигента». — А больше всего Иван приносил указаний от Обнорского. Обнорский, брат, это…

Степан даже руками развел восхищенно.

— Обнорский приехал? Значит, не миф? — Услыхав эти слова Михайлова, Козлов чуть заметно усмехнулся. — Ты его видел? Ну, какой он?