Секреты русского сопромата - страница 2

«Кошкина, бежи к нам," — плотоядно ухмыляясь кричат похотливые дагестанцы, стоящие в конце дорожки.

— Хрен вам, а не Кошкина — кричит Сережа и ныряет в кусты. А там еще одна беговая дорожка. У края этой дорожки стоит Дьякова с большой грудью и с большим плакатом: «Когда же ты меня трахнешь, Кошкин?».

— Дура, пожила бы как я две недели с дагестанцами, сразу бы трахаться навсегда расхотелось! Кричит ей в лицо Кошкин и проносится мимо несколько раз переворачиваясь в воздухе и приземляясь со звуком глухого шлепка на свежевзрытую землю.

Очнувшись он начинает бить по земле кулаками и требовать:

— Верни коньяк, мясо верни! Верни коньяк, мясо верни! Верни–и–и …жадный… жидяра жадный…

Тело его сотрясают судороги рыданий постепенно переходящие в копательные движения. И рыл он ногтями землю, надеясь отрыть куски говядины и коньяковые родники.

Земля, будто услышав его, расступилась и пропустила его куда–то глубже. Туда где, высятся горы белых как снег таблеток, на которые так не больно падать. С которыми вообще не нужно падать. Сережа берет таблетки и горстями запихиваю себе в рот: «жизнь вычитает из меня тех, кто мне так нужен — Немана, Дьякову, коньяк, мясо, моих единомышленников, женщин, все канут в реке Неман, в холодных непрозрачных её водах. Жизнь вычитает, а я наплюсую. Наплюсую, восполню в себе возникающую от этого адски гадского вычитания пустоту. Белые таблетки плюс, черная река минус. И все, к таким хренам, обнулилось..»

Но есть и покой где–то, дарящий радость сказочный покой… Высокая елка, вершина которой даже не видна. И только волшебная музыка поддерживает хоровод детишек, завившийся спиралью вокруг елки. Один из них наш Серёжа.

И вот к добрым детишкам по искрящейся лестнице спускается добрый Бог. Несет им подарки, мандарины, яблоки в золотой фольге, зачетки с проставленными зачетами по сопромату.

Стоп, что это за выражение тревоги набежало на его высокое чело, что остановило его? Да и кого остановило? Это уже и не добрый Бог, а некое воплощение сил зла.

— А это что за кошонок среди невинных деток? Да на нем же кровь невинного Немана!

И вправду кошачья шерсть вся забрызгана темно–красным чем–то.

— Дяденька, это коньячина, а не кровь невинно убиенного мной препода — хочет сказать Сережа.

— Что за херню вы мне кошачью подсунули? Что обидно, тупое шахтинское быдло? А ну–ка на хрен его отсюда! На вечный сопромат его.

И вот через него бесконечный кросс бегут цифры, столбики цифр, страницы столбиков цифр.

А Неман подливает ему коньячку: пей, Сирожа, не журысь. И хочет кошонок сказать Неману: не буду пить — отравлен коньячишко, мной же ведь отравлен. Но не может, так как в его кошачьей глотке торчат, разбухая, тысячи цифр, прокалывают остриями нёбо, вонзаясь в небольшой кошачий мозг. Через эти проколы в мозг вливаются ручейки уверенного могущественного сопромата, сопромата, которые сливаются и впадает в него как тяжелая темная река, как текучий металлический вал, обтекающий его сознание со всех сторон, обрушивающий сознание в глубины расплавленного, раскаленного сопромата.

Сережа раскрывает и трясет свою кошачью пасть чтобы оттуда вывались цифры, освободив его. Но кроме сдавленных хрипов, переходящих в надтреснутое мяуканье не слышно. И только голос Немана, доброго еврея Немана, как рука берущая нашкодившего кота за загривок: «Давай Сирожа, мы эту балочку не только на кручение, но и на верчение еще рассчитаем».

— Серый, ты чо охуел, чо так орешь? — с этими словами в тусклое сознание Кошкина вплыли части испуганного лицо панка Гены.

— Харе орать, заебал, спать не даешь. — на этих словах лицо Гены окончательно сложилось в привычное одутловатое целое, с ничего не выражающим как бы удивленно–насупившимся выражением.

— Да приснится херня всякая… — сказал Сережа дрожащим, но все же радостным голосом. «Сон, это ведь был сон…это не взаправду все, это просто …

И тут откуда то изнутри прозвучали слова тихие и ясные как хруст снега на морозе: ЭТО ПРОСТО СОПРОМАТ!!! ОКОНЧАТЕЛЬНО БЕСПОМОЩНАЯ ТВАРЬ, ТЫ СМЯТ КАК ХЛИПКАЯ ГНИЛАЯ БАЛКА ВЕЧНЫМ СОПРОМАТОМ!!!