Селестина - страница 55

С е л е с т и н а. Когда получим, тогда и ладно! Приго­дятся рукава и после пасхи[46]. Все приятно, что дается без особого труда и никому не в убыток, — ведь он такой бо­гач, что я бы разбогатела, достанься мне из его хозяйства один только мусор. Таким людям не жаль того, что они тратят, да еще по такой причине. Ничего они не чувствуют в любовном восторге, не огорчаются, не видят и не слы­шат. Я сужу по другим влюбленным, хотя они, знаю, не так были охвачены страстью и пламенем любви, как Калисто. Не едят они и не пьют, не плачут и не смеются, не спят и не бодрствуют, не говорят и не молчат, не тру­дятся и не отдыхают, не радуются и не сетуют — так их смущает сладостная и жестокая рана в сердце. А если иногда и уступят естественной потребности, так от рассеян­ности не могут поднести пищу ко рту. Заговоришь с ними, никогда не ответят разумно. Тело их здесь, сердце же и чувства с подругой. Велика сила любви: не только по земле, по морю пройдет — такова ее власть. Любовь равно повелевает людьми всех званий, разбивает все преграды. Она беспокойна, робка и требовательна, все разглядит во­круг. Да если вы были когда-либо влюблены, можете сами судить, правду ли я говорю.

С е м п р о н и о. Сеньора, я во всем с тобою согласен; вот та, из-за которой я в свое время ходил точь-в-точь как Калисто, потеряв рассудок, терзаясь телом и душой, день проводил в полудремоте, ночь — в бессоннице, утро — в любовных песнях под ее окном, кривлялся, прыгал через ограды, ежедневно ставил жизнь на карту, дразнил быков, объезжал лошадей, метал копья, бился на рапирах, доку­чал друзьям, ломал шпаги, лазил по лестницам, носил до­спехи и вытворял тысячу глупостей, как все влюбленные: сочинял стихи, рисовал вензеля, изощрялся в выдумках. Однако все старания пошли мне на пользу, раз я добился своего счастья!

Э л и с и я. Напрасно воображаешь, что добился! Будь уверен, не успеешь отвернуться, как в доме уж объявится Другой, милее и любезнее, чем ты; уж он-то не будет меня вечно дразнить. Приходишь раз в год по обещанию, да вдобавок опаздываешь назло мне!

С е л е с т и н а. Сынок, пусть болтает, пусть песет че­пуху! Чем больше таких слов ты от нее услышишь, тем она крепче будет любить тебя. Ты похвалил Мелибею, вот и вся твоя вина. Она только так и умеет рассчитаться с то­бой за это, а сама, думаю, ждет не дождется конца обеда, чтобы заняться — известно чем. А уж о сестрице ее и говорить нечего! Наслаждайтесь вашей цветущей юно­стью: кто в хорошую пору лучшей ждет, для того пора раскаянья придет. Как я теперь жалею о потерянном вре­мени, о той поре, когда меня, девчонку, ценили и любили! А вот теперь, черт возьми, состарилась, и никому не нужна, хоть видит бог мою добрую волю! Целуйтесь и обнимайтесь, а мне ничего другого не остается, как насла­ждаться, на вас глядя. Пока вы сидите за столом, от пояса вверх все дозволено, а будете наедине, границ вам не ставлю, их и сам король никому не ставит. Девочки-то, ручаюсь, не сочтут вас нахалами, а старухе Селестине при­дется от зависти жевать объедки беззубыми деснами. Благослови вас бог, ишь как вы смеетесь да забавляетесь, шлюхины детки, шалунишки, плутишки! Вот и пронеслись грозовые тучи, кончились раздоришки! Смотрите стол не опрокиньте!

Э л и с и я. Матушка, стучат в дверь. Вот тебе и ве­селье!

С е л е с т и н а. Посмотри, дочка, кто там. Может, с гостем будет еще веселее!

Э л и с и я. Если слух меня не обманывает, пришла моя двоюродная сестрица Лукресия.

С е л е с т и н а. Отвори ей, пусть входит в добрый час. Она тоже кое-что смыслит в делах, о которых мы тут бе­седуем, хотя и живет взаперти и не может наслаждаться своей молодостью.

А р е у с а. Разрази меня бог, если совру: поступишь в услужение — не знать тебе удовольствия и сладости любви. Никогда-то не видишь своих близких, свою ровню, никого нет, с кем поговорить на «ты», кому сказать: что ты ела за ужином? уж не беременна ли ты? сколько кур развела? пойдем к тебе закусим! покажи-ка мне своего милого! давно ты его не видела? как твои дела с ним? что у тебя за соседки? — и всякую всячину в том же духе. Ах, тетушка, как сурово звучит это важное, надменное слово «сеньора», и ведь оно постоянно должно вертеться на языке! Потому-то я и живу сама по себе с тех пор, как себя помню.