Селестина - страница 59
С е л е с т и н а. Вижу я, сеньора, что ты жалуешься на боль, а между тем боишься лекарства. Твоя боязнь и мне внушает страх, страх порождает молчание, молчание же вклинивается между твоей раной и моим лекарством. В таком случае ты не избавишься от страданий, и мой приход не принесет пользы.
М е л и б е я. Не медли с лечением, ибо муки мои все усиливаются и множатся. Наверно, твои лекарства составлены из порошков бесчестия и напитков разврата и к ним примешаны мучения еще худшие, нежели мучения больного, — либо знания твои ничтожны. Не будь того или другого, ты без опасений дала бы мне любое лекарство, раз я прошу это сделать не в ущерб моей чести.
С е л е с т и н а. Сеньора, не дивись, что раненому труднее снести жгучий скипидар и острые иглы, которые растравляют язву и удваивают страдания, чем первое ранение, нанесенное здоровому телу. Если хочешь исцелиться, я должна без страха вонзить в тебя тонкое острие моей иглы; поэтому наложи на свои руки повязку терпения, опусти на глаза покрывало кротости, надень на язык узду безмолвия, заткни в уши вату спокойствия и стойкости — II тогда ты увидишь работу старой целительницы подобных ран.
М е л и б е я. О, я умираю от твоей медлительности! Говори, бога ради, все, что захочешь, делай все, что сумеешь. Мои муки и боли хуже самого жгучего лекарства. Пусть оскорбишь ты мою честь, опорочишь имя, поранишь тело или разрежешь плоть, извлекая мое истерзанное сердце, обещаю тебе безопасность, а если поможешь мне — щедрую награду.
Л у к р е с и я. Моя хозяйка совсем ума лишилась! Вот горе! Эта колдунья прибрала ее к рукам.
С е л е с т и н а. Не там, так здесь подвернется мне какой-нибудь дьявол: от Пармено избавил меня бог, так тут Лукресия впуталась.
М е л и б е я. Что говоришь ты, дорогая моя наставница? Что тебе сказала эта девчонка?
С е л е с т и н а. Я и не слышала. Но ничто так не мешает врачеванию и смелому целителю, как присутствие слабых духом; их сострадание, жалостные речи и суетливое сочувствие пугают больного, беспокоят и волнуют врача, а от волнения рука теряет твердость и плохо владеет иглой. Если хочешь излечиться — свидетелей здесь не должно быть, и потому вели ей выйти. А ты, доченька Лукресия, уж извини!
М е л и б е я. Живо, убирайся!
Л у к р е с и я. Увы, увы! Все пропало! Ухожу, сеньора!
С е л е с т и н а. Твои муки придают мне смелости. Хочешь не хочешь, а часть моего лекарства ты уже проглотила, но надо еще принести сюда вернейшее, спасительное средство от Калисто.
М е л и б е я. Замолчи, матушка, ради бога! Ничего не приноси сюда от него и не поминай здесь его имени.
С е л е с т и н а. Терпенье, сеньора, я делаю первый и главный стежок. Он должен быть прочным, иначе пропали все наши труды. Рана твоя опасна, здесь нужно суровое лечение. Жестокость всего лучше смягчается жестокостью. Вот мудрецы и говорят, что жалостливый лекарь оставляет глубокие шрамы и что опасность побеждается опасностью; вряд ли можно спокойно избавиться от беспокойства; клин клином вышибают, одну боль — другой. Отрешись от вражды и ненависти, не дозволяй языку своему говорить дурное о Калисто, об этом доблестном юноше; если бы ты его узнала...
М е л и б е я. О, клянусь богом, ты меня убиваешь! Разве не запретила я тебе хвалить этого человека и даже поминать его — добром или злом?
С е л е с т и н а. Сеньора, это второй стежок. Наберись терпения и позволь мне его сделать, иначе мало толку будет в моем приходе; но если ты все снесешь, как обещала, то избавишься от болезни и долга и заплатишь Калисто сполна. Я ведь предупредила тебя, что буду лечить невидимой иглой. Она хоть и не коснулась тебя, ты чувствуешь ее укол при одном упоминании его имени.
М е л и б е я. Ты столько раз произносишь имя этого кабальеро, что я уже не в силах сдержать обещание и слушать твои речи. За что ему платить? Чем я ему обязана? Почему я в долгу перед ним? Что он для меня сделал? Почему он нужен для моего лечения? Уж лучше бы ты разрезала мне тело и вырвала сердце, чем говорить здесь такие слова.
С е л е с т и н а. Любовь пронзила твое сердце, не порвав одежды, и я исцелю его, не поранив тела.