Селфи на краю - страница 10

— Вот о чём я думаю, Лаврик, — задумчиво проговорила Юля, взглянув на горизонт, искрящийся зарницами, — больной Сашка добился многого, а ты неудачник. После девятого класса слился, с первого курса колледжа вылетел и теперь в больнице пол моешь…

— Юля, — не выдержал Ларс, — что тебе мешает отыграться на мне внизу? Может быть, сейчас я протяну руку и ты всё-таки спустишься? Ведь ты не сможешь стоять здесь до Нового года…

Юля засмеялась. Её смех был тихим, торжествующим и злым.

— Да, стоять вечно я не смогу, но ты будешь здесь столько, сколько я захочу! Так что было дальше, Лаврик? Отец не выдержал?

Ларс вскочил, но Юля снова сделала шаг к обрыву. Он закусил губу. Нельзя. Эта мерзкая мартышка не должна видеть его слёз. Он сделал три глубоких вдоха, чтобы успокоиться. Когда-то шутник-отец умело гасил искры начинающихся ссор, но если ему это не удавалось, дом снова погружался в холодное напряжение, пугавшее юного Лаврова больше, чем шум и крики. В такие моменты, чтобы спастись от напряжённой тишины, Сашка долбил свои гаммы, а Ларс не находил себе места. Вскоре отец устал превращать зарождающиеся размолвки в шутку. Ссоры повторялись изо дня в день, Лавров страдал, а умный Сашка надевал наушники, забираясь в свою раковину, как хитрая, упитанная улитка.

Мать с каждым днём теряла сходство с Зубной феей. Разрываясь между работой, хозяйством и больным сыном, она совсем перестала прятать раздражение. Её красивое лицо твёрдо хранило вечный упрёк всему миру, и в конце концов отец ушёл в другую, менее напряжённую жизнь. Сначала Ларс был этому даже рад: ссоры прекратились. Лишь потом он ощутил потерю и понял, что отец навсегда покинул дом. Лавров нестерпимо скучал по его шуткам и прогулкам по парку. Одну из них, зимнюю и светлую, он мечтал вернуть.

Голубой карьер сверкал тогда подо льдом, и покрытые инеем деревья белели над ним нежным зимним кружевом. Тишину нарушали лишь сороки. С наглым стрекотанием они перелетали с ветки на ветку, стряхивая снег с еловых лап, и вдохновлённый отец рассказывал ему о колибри. Раньше Ларс и не подозревал, что прелестные маленькие птички с далёкой Амазонки настолько прожорливы, что могут выпить нектара в десять раз больше своего веса.

Лавров успел стащить у него расчёску — маленькую, чёрную с отломанным зубчиком. «Об лысину сломал…» — шутил отец. Делая уроки, Ларс всегда клал её под учебник, и обманное чувство покоя и теплоты успокаивало его, напоминая о зимней прогулке и прожорливых колибри. Отец пытался остаться в жизни сыновей, но каждое его появление сопровождалось молчаливым недовольством матери и, боясь рассердить её, Ларс начал грубить отцу. Так его звонки и визиты стали всё реже, и в конце концов прекратились.

— В общем-то так тебе и надо, — хмыкнула Юля, — зачем ему сын-неудачник? Ты за всю жизнь не закончил ни одного начатого дела…

Она не ошибалась, Ларс действительно перепробовал многое: и художественную школу, и кикбоксинг, и футбол… Он сочинял истории и даже записывал их, но всегда бросал своих персонажей в трудную для них минуту: во время сражения с драконом, в открытом океане или на дне глубокого ущелья. Поэтому его работы сиротливо висели в интернете, увенчанные тремя жалкими лайками.

Череда дальних зарниц осветила сине-зелёный лес, казалось, державший небесный свод на острых верхушках сосен. Послышались негромкие раскаты грома.

— Интересно, — гроза доползёт сюда? — Юля весело взглянула на небо и подставила ладонь. — Неужели ты ещё не догадался, откуда я всё знаю? Конечно, ты никогда не отличался умом и сообразительностью. Поэтому твой братец и победил тебя…

На ладонь Ларса упали две крупных капли, и вскоре ветер брызнул холодным августовским дождём ему в лицо. Вековые сосны, словно нехотя, качнулись и зашумели. В этот момент ему захотелось просто встать и уйти, но он понимал, что это едва ли удержало бы Юлю от рокового шага, к тому же он надеялся уговорить её перестать выкладывать свежую фотосессию ВКонтакте. И он снова погрузился в воспоминания, время от времени заглушавшие мерзкий голосок мстительницы.