Семьдесят девятый элемент - страница 34

Теперь остается водрузить пресс-папье на доску чернильного прибора. Он старомодный — с бронзовой фигуркой льва. С увесистой пепельницей. Стаканчиком. Массивной подставкой. Такого прибора здесь нет больше ни у кого. Удобно.

Остается еще смахнуть со стола пыль. Ее не так много. И положить конторскую ручку. И повернуть ключи в сейфе и ящиках стола, подергав для верности.

Все. Встаю. Пора домой.

Под низким потолком — пласт дыма. Доктор Керницкий твердит: поменьше курить, побольше бывать на свежем воздухе, особенно утром и поздним вечером, когда не так жарко. Не переутомляться по возможности.

Советы дельные. Только — посадить бы доктора на мое место.

Курю — еще с армейских штабных времен — папиросу за папиросой. Уйму времени приходится просиживать на заседаниях. И как только рядом затягиваются папироской, вынимаю пачку и я. Совещаний у нас полно. Экспедиция разрослась. Восемь цеховых парторганизаций. Да еще сколько объектов, где по одному-два коммуниста. За всем надо уследить. Всюду побывать. И всюду — заседания.

Хватает и других забот: планы, протоколы, обязательства, учет коммунистов. К учету не придерешься у меня. В любой момент скажу, сколько человек состоит. Помню каждого по имени-отчеству и объективным данным. Знаю назубок расстановку партийно-комсомольских сил. Профессиональная память старого штабника.

Притом никто не попрекнет меня в кабинетном стиле руководства. Писаниной занимаюсь только по вечерам, когда все отдыхают. Вообще не признаю партийной работы от звонка до звонка. Я успеваю за день повстречаться со всем основным активом. Дать конкретные поручения. Лично убедиться в том, как идут производственные дела. Территория у нас — десятки квадратных километров. Персональной машины я не имею. Но успеваю на попутных. В любую погоду.

Конечно, выматываюсь. И за ночь не отдыхаю, в сущности. Когда человек одинок, когда пусто и неприютно в доме — плохо спится, мучают тяжелые сны. Тая умерла. Другая любовь ко мне уже не придет, наверное. Сорок три года — не шутка.

Собрание послезавтра. В партии я двадцать пять лет. Если считать по двенадцать собраний в году — получается триста. А каждый раз волнуюсь. Особенно когда провожу собрания сам.

Не знаю, отчего так волнуюсь в данном случае. Доклад получился толковый: есть анализ недостатков, намечены пути устранения. Есть критика и самокритика. Словом, доклад на уровне. Что касается меня лично, — никому не делаю худа, никого не обижаю. Многие обязаны мне решением всяких житейских затруднений и проблем. Вот и сегодня — первым пошел к литологам, разъяснил трудовое законодательство. Перелыгин, конечно, дельный руководитель, а вот заботы о людях ему не хватает, прочитал радиограмму и не подумал даже побеседовать с людьми.

Правда, разговор с Дыментом у меня получился неладный. Но можно не придавать этому значения: еще мальчишка. Молодости свойственна резкость суждений. Скоропалительность поступков. Несдержанность в речах. Да и участь партийного руководителя такова — мало ли что будут говорить и думать про тебя. На всех, в конечном итоге, не угодишь. На всеобщее понимание рассчитывать не приходится...

А собрание должно пройти нормально. График выполняется. Даже на шахтах после приезда бригады Локтионова стало налаживаться. Если же производственные показатели на высоте, то и партийная работа, следовательно, в порядке. Ведь было сказано на Пленуме ЦК: вернейший критерий качества партийной работы — экономические показатели деятельности предприятия...

В общем, пора домой. Все, что полагается, сделал. Доклад написан, осталось лишь перепечатать. Проект решения подготовлен. Диаграммы вычерчены. Объявления вывешены. И составлен документ для второго пункта повестки дня. Его мы обсудим на заседании бюро перед самым собранием. Незачем, чтобы раньше времени пошли толки да кривотолки.

Запираю дверь кабинета. Окликаю сторожа. Предупреждаю, что в конторе больше никого не остается, пусть следит, как положено.

Тихо. Поселок засыпает. И кино в клубе, видно, уже кончилось, успели разойтись.

Мои шаги почти не слышны. Я любил носить сапоги, любил их четкий перестук по асфальту, по бетонному полу, по серым плиткам, по лощеному штабному паркету. Здесь в сапогах жарко, хожу в босоножках.