Семьдесят девятый элемент - страница 35

Негромкие голоса. Вслушиваюсь.

— Нет, девочки, вы как хотите, а я так не могу.

— И не моги на доброе здоровье, — отзывается другой. — А ты попробуй через не могу.

Явно подвыпили. Где взяли водку? Надо проследить за самолетами. Опять, наверное, спекулянты просачиваются. И кто это? Знакомые голоса. О чем разговор?

«Партия велела, комсомол ответил — есть!»

Кажется, Грибанов из литологической. Ну конечно, Грибанов. Стоит призадуматься. Собирается в кандидаты партии. А сам — ишь...

— А ты осторожней, — советуют ему, — такими вещами не шутят.

Правильно. Молодец. Здоровый в основе коллектив. Не может быть, чтобы люди не дали отпор демагогическим настроениям. Кто сказал? Залужный. Точно. Не ошиблись, выдвигая старшим геологом. Зрелый руководитель, хотя и беспартийный. Вот на кого следует ориентироваться в росте партийных рядов.

— Пошел ты, — говорит невидимый Грибанов. — Ты не притворяйся таким уж сверхправильным. И главное — не то, что́ человек говорит, а то, что́ думает.

— Гляди, — говорит Залужный, — объявился новый философ — Лев Грибанов. Диалектику я изучал, а такого имени что-то не запомнил.

Молодец, Залужный. И остроумный.

Голоса удаляются, пропадают и огоньки сигарет.

Пижоны, думаю я с неожиданной злостью. Потерянное поколение. Распустили языки, мелют всякое. Не верят ни во что. Много воли получили. Щенки.

Приближаюсь к домику раздраженный, докуриваю — вторую подряд — папиросу.

Что-то чернеет на крыльце, отделяется, шагает навстречу.

— Принимай гостя, коли не поздно, — говорит тень.

— Заходи, — отвечаю я, не понимая, с чего вдруг Перелыгину вздумалось навещать ночью. Виделись раза три сегодня.

— Свет скоро погасят, — говорю, поворачивая лампешку. Выключатель неисправен и никак не соберусь починить.

— Не бойся, долго не задержу, — говорит Перелыгин.

— Я не к тому, просто сказал. В случае чего свечка найдется, — отвечаю я.

— Садись, — говорит Перелыгин, будто хозяин здесь. — Поговорим. Днем было некогда.

Что-то непонятное слышится мне в его хрипловатом голосе. Но я не спрашиваю. Снимаю пиджак. Вешаю на плечики. Расстегиваю ворот рубахи.

— Чаем угостить не могу, — сообщаю Перелыгину. — Хозяйка спит. А у меня, сам знаешь, ни кола, ни двора.

— И без чаю проживем, — говорит Перелыгин. Раскуривает туго набитую папиросу. Запрокидывает голову. Пускает к потолку несколько отчетливых колец. Еще раз быстро затягивается, нанизывает кольца на тонкую струйку.

— Ловок, натренировался, — говорю я. — Слушай, что случилось? Какого черта сидишь и молчишь? Колечки думаешь мне показывать?

— Нет. Будем разговаривать.

Перелыгин встает. Накинутый на плечи пиджак сползает, Перелыгин подхватывает его на лету, вешает.

— Я насчет собрания пришел поговорить, Игнат Савельевич, — говорит Перелыгин. Он редко называет меня по имени-отчеству.

— Что, проверять решил на ночь глядя, все ли готово? — против моего желания, звучит обиженно. — Так что ж не в партбюро, а дома?

— Думал, ты уже здесь. Соседи как-никак. А проверять — не мое, в общем, дело. Да и незачем. Знаю, что бумаги у тебя в порядке, ты их, как я колечки эти, стряпаешь, — говорит Перелыгин, и неожиданная насмешка неприятна и оскорбительна. Перелыгин ведь начальник экспедиции, К тому же — член обкома партии.

— Не в бумагах дело, — говорит он. Подносит к папиросе огонек. Явно тянет почему-то время. — Дрянь папиросы «Казбек».

— Между прочим, в магазине вообще нет курева, — говорю я и добавляю, переходя в атаку: — Тебе позаботиться бы, нажать на Атлуханова.

— Есть грех, — отвечает Перелыгин. — Два дня в магазин не заглядывал, а пожаловаться никто не пожаловался, как ни странно. Завтра будет Атлуханову разгон. Слушай, — говорит он без всякого перехода. — Завтра на собрании я выступлю и предложу освободить тебя от секретарства.

Этого я не ждал. Помедлив, говорю:

— Собрание не отчетно-выборное.

Говорю, чтобы выиграть время. Собраться с мыслями.

— Ничего, — успокаивает Перелыгин. — Все в руце божией, как говаривали в старину. Да и не все ж бюро я предлагаю переизбрать. У меня только на твою персону замах.

— Ты — не парторганизация, — говорю я.