Семьдесят девятый элемент - страница 41
Разливал Виктор, относившийся к «хозяину» без лишнего подобострастия, но и без признаков фамильярности, он тоже привычно сел за стол — так, очевидно, было заведено у них давно. И тетя Саша села — правда, после того как велел Батыев, — и выпила вместе со всеми достаточно лихо.
Шашлык удался на славу; то ли от его запаха, то ли от спирта у меня разыгрался аппетит и не клонило спать, деловой отрывистый разговор закончился — при Викторе, тете Саше и, должно быть, при мне вести его не пожелали. Батыев ловко обобрал сочными губами с шампура мясо, держа шампур обеими руками за концы, перемолол, похрустывая, шашлык и велел налить еще, спросив тем временем у меня:
— Будете писать о нас?
И, услышав мой достаточно неопределенный ответ, сказал почти повелительно:
— Надо писать. Пора. Обстановка ясна, как на блюдечке: крупнейшее в стране месторождение золота. Сибирь затыкаем за пояс. Помните, как в свое время с нефтепромыслами Татарии и Башкирии? Их поначалу называли Вторым Баку, пока не стало очевидным, что справедливее называть Баку второй Татарией или Башкирией. Не стану приводить цифры, но могу проинформировать: даже при самой интенсивной разработке запасов хватит на сотню-другую лет. Причем концентрация золота в породе неслыханная.
Сазонкин покивал, подтверждая, поскольку Батыев смотрел почему-то в его сторону, а Романцов задумчиво покачивал спирт в стакане, тетя Саша улучила момент, сказала спасибо и ушла. Батыев продолжал все так же почти повелительно:
— А главное — люди. Видали, в каких условиях живут? Жара и песок, хибары и консервы. Ведро воды в сутки — средняя норма. Живут и не хнычут. Не бегут. Единицы находятся, конечно. Масса — отличные люди.
— Энтузиасты, — как бы цитируя, вставил Сазонкин, протягивая руку за шашлыком, Батыев не обратил внимания на реплику. Батыев, кажется, захмелел.
— Приезжайте лет через пять, — сказал он. — Обязательно приезжайте, слышите? Мы проведем сюда канал — двести сорок километров водной трассы. Вода в пустыне — это все! Это главное. Это источник жизни, радости, вдохновения, если хотите. Мы вырастим здесь сады — сто квадратных метров садов на каждого человека, не меньше. Как в Киеве. Больше, чем в Ташкенте. Мы будем угощать арбузами — не привозными, собственными, сорта «Мушук Великолепный». Мы будем пить с вами лучший коньяк на седьмом этаже крупноблочного здания, в ресторане «Мушук». Мы повезем вас на рудник по бетонированному шоссе. Или доставим вертолетом, если вам будет угодно. Мы покажем город — пятьдесят, семьдесят, сто тысяч жителей! Впрочем, нет, все это покажут вам другие, не мы... Мы — геологи, мы — кочевники, мы уйдем дальше, в поле, в степь, в пустыню, и там раскинем палатки и построим хибарки, мы будем искать золото и горючие сланцы, редкоземельные металлы и стройматериалы и будем опять возить воду за тридцать километров — по ведру на человека, и задыхаться от жары, и кашлять песком, а когда мы разведаем новое месторождение и сдадим его эксплуатационникам, мы уйдем опять дальше, в пески, в жару, в безводье, оставив домики и столовые, магазины и детские сады, и начнем все сначала — палатки, пыль, считанные глотки воды. Мы — геологи, наша жизнь — в пути, в поиске, в дороге!
Это было сказано красиво и вдохновенно.
Я готов был примириться и с картинно-опереточным появлением Батыева, и с начальственной его самоуверенностью, и с некоторой даже книжностью монолога, слишком продуманного и гладкого, чтобы выглядеть импровизацией. Я подумал: а что, собственно, предосудительного в том, если монолог произнесен не впервые, а продуман и выверен заранее, — разве не может человек, неотступно думая о любимом деле, найти какие-то очень точные формулы для выражения своих мыслей и чувств? Что в этом плохого, тем более что звучит искренне, и, видимо искренне в самом деле?
— Наверное, я излишне патетичен, — прибавил Батыев и улыбнулся снисходительно самому себе. — Но это и в самом деле так, и трудно сказать иначе.
— Я понимаю, — сказал я, остальные никак не среагировали на речь Батыева. — Думаю, — сказал я, — что смогу здесь многое увидеть, понять, а следовательно, и написать. В нашем ремесле самое главное — увидеть и понять, остальное приходит само собой.