Семейная крепость - страница 4
- Лапонька моя, - млел Бугор на груди жены. Бремя разлуки давило. Думал - в мужике, конечно, пятьдесят на пятьдесят семьи и дела, но малышку покидать не просто жаль, но и страшно.
Продолжение могло быть как долгим так и безумным, с Бугрова станется, а Даша просто не владела собой. В себя их привёл голос Громова. Гудящий в кронах деревьев он оторвал их друг от друга.
- Эй, ребята, что вы, в самом деле, ночь впереди, наговоритесь ещё. Давайте выползайте из своего укрытия, а-то мы соскучились.
Торопливо собираясь, не сразу попадая в нужные места выскальзывающей из рук одежды, они смеялись. "Господи, откуда берутся силёнки ещё и на шутки",- падало в тоске Дашкино сердечко.
- Родителям, когда скажешь?
Роман помучил в пальцах ухо.
- У меня две недели отпуска. Поедем домой, там и разберёмся.- Помолчал и добавил: - Даш, Димка с нами едет.
Дашка замерла, её расширенные от изумления до размера блюдца глаза застыли на лице мужа:
- Как Димка? Что у него общего с вашей военной конторой? Как же Лена, дочка?
Роман нехотя пустился в туманные объяснения.
- Профессор в курсе. Прибор там какой-то медицинский совместно с англичанами они разработали. С нашей стороны едет Дима. Но это только полдела. Там они с профессором придумали какой-то свой уникальный метод проведения операций и восстановления после ранения. Здесь ничего не сделаешь, а там простор. Киснет он со студентами, а у него талант к тому же попадёт в международный проект. Это шанс.
- Всё непросто с Леной. Как у них сладится, - вздохнула Даша, помогая ему застегнуться.
- Опять остаётесь одни, девчонки. Миша несильный помощник. На него сервисный центр ложится. Забот полон рот. Держитесь, если что звони отцу моему, он поворчит на моё безрассудство, но примчит во весь опор.
Даша, уткнувшись в его грудь изобразила что-то вроде кивка.
- Ребята? - кричал Громов. Его не далёкий голос говорил о приближении.
Пришлось откликаться.
- Папуля, мы идём, не кричи так, а то птицы оглохнут, - откликнулась, наконец, Даша. Чего молчать-то, если он уже рядом.
Громов вывернулся из-за кустов и с ходу с юморными замечаниями.
- Кто бы сомневался. Дарья, юбку переверни. Шашлык уже весь съели, пока вы в папоротниках цветы нюхали,- усмехался на их смущение Громов.
Вернулись они получается под конвоем. Теперь Дарья хорошо рассмотрела, как напрягся Димка, завидев их, как Роман ему просигналил, мол, порядок.
- О какие люди вернулись целы и невредимы.
- Точно медведь не покусал.
- Сядьте, поешьте.
Попав под обстрел весёлой компании они ре пикали. Сели и жевали, а в их сторону всё равно неслось:
- Все калории сожгли, восстанавливайтесь.
- Ромаха, жуй шашлык, набирайся сил, - протянул сыну тарелку с мясом отец.
Дарья подыгрывая веселью немного смущалась, но крепилась. Каким чудным обещал быть день, что с ним сталось после разговора с сумасшедшим Бугром. Что тут делать, если твоя судьба без твоего ведома расчерчена. Лезть на стену, бороться, но с кем... Ты ж видела его, знала и всё равно полюбила... Вот такого непоседу, забияку, какой он есть и другим он тебе не нужен. Но, как же, как же прожить это время без него... Только одним способом - ждать. Ждать, ждать! Дашка другими глазами смотрела на веселящуюся компанию. Им можно, они ещё ничего не знают.
До темноты не досиживались. По первым признакам вечернего противостояния, родители собрались в дорогу. Хоть и взяли с собой водителей, чтоб погулять на славу, но всё равно ночная дорога с сюрпризами. Рисковать не стали. Колонна в полном составе добралась до развилки. Там уже и распрощались. Родители умчали по трассе, а ребята покатили в город. Но на подъезде передумали. В город возвращаться не было настроя. Развернулись и рванули на профессорскую дачу. Растопили баню. Организовали костёр. Первыми отправились париться хозяева. Остальные жарили мясо, чистили купленную по дороге у деда рыбу для ухи и ждали развязки. При другом случае, открыли бы банный вечер балующие себя парком девчонки и только потом все вместе ребята. Так им было сподручнее помогать Мише. Но в этот раз иное дело. Решалась Димкина дорожка. Тихую дачную ночь всполошила Ленкина ругань, перешедшая на бабий визг.