Семейная кухня - страница 8

стр.

Мама опять повернулась и раздраженно бросила:

– Здравствуй, девочка.

Она отвернулась, не узнав меня, а я так и продолжала стоять с открытым ртом.

– Мама, привет, – глубоко вздохнув, сказала я.

Мама повернулась и посмотрела на меня с нескрываемым ужасом.

Толстая девочка с не расчесанными после жесткой завивки кудрями называла ее мамой.

– Машенька? – все еще надеясь, что девочка ошиблась, переспросила мама.

– Да, – кивнула я.

– Нет. – Мама покачала головой, как будто пытаясь избавиться от морока.

Тут уже подскочила бабушка и гордо показала на меня:

– Вот!

– Кто это? – спросила мама, тоже показывая на меня рукой.

– Ольга, прекрати поясничать, – обиделась бабушка.

– Ты в кого ее превратила? – сдвинула брови мама.

Они разговаривали, показывая на меня, как будто я была неживым предметом, например клумбой, которая была разбита перед зданием вокзала.

– В нормального ребенка я ее превратила! – закричала бабушка.

– Это нормальный ребенок? – Мама опять ткнула в меня пальцем.

– Да! – решительно ответила бабушка и тоже ткнула пальцем в область моего живота, на котором туго был натянут сарафан.

– Господи, какой кошмар… – Мама сказала это так, что я почувствовала себя самой страшной девочкой в мире и заплакала от горя.

– На себя посмотри, – огрызнулась бабушка. – Пойдем, Манечка, не слушай эту… падшую женщину… А ты иди подальше, не позорь нас, – сказала она маме.

Так мы и дошли до дома: бабушка с гордо вскинутой головой и горящим взором, я – ревущая белугой, и в двух метрах за нами мама, с чемоданом, сигаретой в зубах, матерящаяся, как последний грузчик.

Дело в том, что бабушка отказалась садиться с мамой в машину, и нам пришлось идти пешком через всю деревню. Видимо, бабушка решила, что пройти по улице будет меньшим позором, чем сесть с мамой на одно сиденье.

Знакомые, которые попадались через каждые пять шагов – да вся деревня знала бабушку, меня и маму, – кричали кто со двора, кто от водопроводной колонки:

– Мария! – Меня назвали в честь бабушки. – Твоя дочь, что ли, приехала?

– Нет! – кричала, не поворачивая головы бабушка. – Это ее знакомая из Москвы, погостить.

– Здравствуй, Ольга! – кричали соседи моей маме. – Ты юбку забыла надеть?! И кофту тоже?! – Соседки заходились хохотом. – Ты в зеркало на себя смотрела, когда из дома выходила?

Мы шли дальше.


В зеркало перед выходом из дома надо смотреть. Это я точно знаю. Мой сын повторяет мою судьбу. Бедный ребенок. Он даже не представляет, насколько я его понимаю. А история была такая.

Сын оканчивал начальную школу. Детям собрались устроить настоящий выпускной. Наш родительский комитет решил гулять на теплоходе.

За неделю до этого мероприятия я уже плавала на теплоходе. Нарядилась я тогда, как на яхту – каблуки, дизайнерский комбинезон, легкая куртка. Муж смотрел на меня с жалостью, но молчал.

– Может, ты все-таки свитерок возьмешь? – сказал наконец он. – Обещали шквалистый ветер и дождь.

– Тогда я уйду с палубы.

Светило солнце, и я звонко цокола каблуками по пристани. Там, на теплоходике, уже собрались гости – в спортивных штанах, кроссовках, джинсах и теплых куртках.

– Почему ты меня не предупредил? – зашипела я на мужа. – Я опять буду как дура.

На палубе красиво я просидела недолго – как и предсказывал муж, начался шквалистый ветер.

От выпитого коньяка и недостатка еды меня штормило почти так же, как и теплоходик. Я куталась в чужой платок и пыталась согреться в чужом свитере. Но даже не это было самое страшное. Дизайнерский комбинезон не расстегивался на талии, а снимался целиком весь – красиво падал на пол одним движением. На суше, в комнате, это выглядело очень эффектно. В грязном туалете теплоходика с незакрывающейся дверью и очередью перед ней – не очень. Хорошо, что меня никто не видел. Я стояла голая, держа комбинезон руками, чтобы он не свалился в лужу мочи, плескавшейся на полу. Женщины за дверью громко спрашивали, что я там делаю. Они же не могли предположить, что мне нужно сначала раздеться донага, а потом одеться. Мои свеженакрученные кудри на ветру разметались, встали дыбом, лезли в рот, и я все время отплевывалась, как кошка, наевшаяся собственной шерсти.