Семейные реликвии - страница 10

— Слушай, она права, — вмешалась Генриетта. — Что плохого в том, если мисс Дрейк будет несколько недель вести у тебя хозяйство? Вот ты и узнаешь, способна ли она справиться с такой работой. Да и не похоже, чтобы у тебя был выбор. Никто другой еще не захотел приняться за это дело.

— Да нам вообще не нужна экономка, — запальчиво возразил Эймос. — Франсэз и так неплохо все делает.

— Мистер Морган, — не выдержала Джульетта, — вам очень даже нужна экономка. Миссис Морган мне рассказала, как серьезно больна ваша сестра.

— Франсэз скоро поправится, — отмахнулся Эймос от заявления Джульетты. — Она просто никак не может выкарабкаться после зимней болезни.

— Боже милостивый, Эймос, это гораздо серьезнее всякой зимней простуды. Сегодня доктор ей сказал, что ей осталось еще всего несколько месяцев.

— Ерунда. Откуда он это взял? — Эймос резко обернулся к Генриетте и глаза его засверкали от гнева. — Доктор — городской человек и не разбирается в сельских женщинах. Франсэз крепкая, как кожа на плетке, и всегда была таковой. К лету она поправится.

Генриетта удивленно посмотрела на Эймоса.

— Эймос! У нее же рак. Доктор говорит, что опухоль уже охватила всю брюшную полость.

Эймос сердито глянул на золовку, его ладони сжались в кулаки, однако он промолчал.

— Если она и поправится, — вступила Джульетта, пытаясь смягчить их спор, — то на это потребуется время, мистер Морган. Я полагаю, что еще несколько недель она не сможет чистить горшки и мыть кастрюли.

Он сморщился.

— Да что вы в этом понимаете?

— А вы? — парировала Джульетта и ее руки снова уперлись в бока. Ей было очень непросто сохранять спокойствие и благоразумие в присутствии этого человека. И что это на него находит? Со слов Генриетты ясно выходило, что его сестра умирает.

— Франсэз уже поправляется! — загремел Морган. — Скоро она будет в полном порядке. Вы ее не знаете. И никакая экономка нам не нужна.

— Нет, Эймос, — раздался спокойный голос позади него. — Нужна.

Все трое вздрогнули от удивления и повернулись к двери, в которую перед этим незаметно для них вошла женщина. Она была высокого роста и очень худая, кости так и выпирали сквозь немощную плоть. Волосы, подернутые сединой на висках, были заплетены в тугую косу, уложенную короной на затылке. Угловатые и сильные черты лица можно было назвать вполне привлекательными, хотя и не совсем красивыми. Большие темные глаза излучали ум и теплоту. Лицо вокруг глаз и рта было покрыто морщинами, и на всем облике женщины лежала печать усталости.

— Франсэз! — почти хором воскликнули Эймос и Генриетта.

Миссис Морган суетливо схватила ее за руку.

— Ну-ка, присядь со мной на диван, дорогая моя. Мы тут все обсуждаем, нанимать ли нам мисс Дрейк для ведения хозяйства тебе в помощь.

— Да я уже слышу, — призналась Франсэз с кривой улыбкой, обводя взглядом присутствующих.

Эймос выглядел смущенным.

— Извини. Я тебя разбудил?

— Нет. Я все равно не могла уснуть. Я слышала весь разговор и решила, что должна вмешаться. — Она посмотрела на Эймоса ясными и добрыми карими глазами. — Дорогой мой братец… я слишком сильно люблю тебя, чтобы делать вид, будто могу еще выздороветь. Но мы же с тобой оба знаем, что я слабею с каждым днем. Я пыталась, но так и не смогла, как бывало раньше, присматривать за домом. Иногда мне кажется, что не хватает сил даже встать с постели.

Эймос открыл было рот, но, не произнеся ни слова, снова закрыл. Затем все же выговорил с ослиным упрямством:

— Скоро ты поправишься.

— Теперь уж нет, — голос Франсэз был спокойным и слегка дрожащим, но в ее интонации не было сомнений.

— Но, Франсэз… — Эймос отвел взгляд.

— Я очень долго пыталась не думать об этом, да и ты тоже. Но Генриетта права. Я умираю.

— Доктор Хемпстед — пьяница, это знают все. Нельзя слишком серьезно верить тому, что он говорит.

— Дело не в том, что говорит доктор — точнее, не только в том. Я же чувствую, что жизнь просто вытекает из меня, Эймос. И ощущаю внутри себя эту штуку, как она меня съедает. Ты не хочешь все это признать просто из-за своего глупого упрямства.

Эймос сунул руки в карманы и отвернулся. Он хотел что-то сказать, затем откашлялся и заговорил: