Семейные узы. Мудрость любви - страница 24
– Ну, допустим, не откажет. А где ты будешь там спать? Кто станет о тебе заботиться? Тебе ведь ещё и учиться надо. Мы давно об этом не говорили, но учиться-то надо!
– Я буду учиться, обещаю! Только отпусти меня туда, хотя бы на какое-то время. Мне нужно привыкнуть к тому, что случилось с мамой.
– Не думаю, чтобы твоя мама разрешила тебе жить у Педру, заметила Элена. – Пойми, теперь я несу всю ответственность за тебя!
Ирис прекрасно поняла, чего больше всего опасалась Элена, и поспешила её успокоить:
– Ты не волнуйся, я поселюсь вместе с Сокорру. Там есть ещё две комнаты, которые надо только очистить от хлама и переоборудовать их под спальни. Вот мы с Сокорру и займёмся этим... А мама сама хотела поселиться где-нибудь рядом с конезаводом. Да, правда, ты не веришь мне?
– Вполне возможно, – допустила Элена, не желая обижать Ирис.
– Мы говорили об этом в последний день, – продолжила та и, вспомнив о матери, заплакала.
Эти слёзы и разжалобили, в конце концов, Элену.
– Ладно, – сказала она, – завтра поедем с тобой к Педру, объясним ему всё и послушаем, что скажет он.
Педру болезненно переживал гибель Ингрид. Даже смерть Алесиу он перенёс легче, поскольку она была естественной и вполне предсказуемой. На похоронах Ингрид Педру вдруг осознал, что оборвалась последняя ниточка, связывавшая его с детством, юностью и с этой фазендой, принадлежавшей теперь совсем чужим людям. И хотя рядом стояли дочери Алесиу, одна из которых была для Педру и кровной роднёй, и любимой женщиной, его всё равно не покидало чувство сиротства и печали о прошлом, безвозвратно канувшем в Лету.
Это состояние Педру чутко уловила Синтия, увидев его вскоре после похорон.
– Мне кажется, ты нуждаешься в помощи, в чьём-то участии, – сказала она. – Хочешь, я тебе помогу? Ты устал от хлопот, от горя, это понятно. Так расслабься немного, отдохни, поплачь, наконец!
Педру криво усмехнулся:
– Поплакать? А ты знаешь, сколько лет я не плакал? По-моему, я уже разучился это делать.
– А ты попробуй, у тебя получится! – в тон ему ответила Синтия. – И сразу почувствуешь облегчение. Хватит уже изображать из себя каменную глыбу!
– Да я ничего и не изображаю, – сказал он просто, без всегдашней строптивости. – Я привык оставаться сильным в любых обстоятельствах, но сейчас мне и правда очень худо. Я почувствовал себя одиноко, в какой-то тяжкой пустоте... Сначала умер дядя, теперь вот не стало Ингрид... А ведь только они и были на самом деле моей семьёй!
– Но у тебя есть Ирис, есть Элена и её семья, – напомнила ему Синтия. – Это совсем другое! – возразил Педру, и Синтия отважилась затронуть тему, которой прежде, никогда не касалась в разговоре с ним:
– Ты можешь создать и собственную семью – жениться, стать отцом. Разве не пора об этом подумать? – Педру ничего ей не ответил, и она тотчас же попыталась обратить всё в шутку: – Ну, а если не хочешь жениться, то позволь себе, хотя бы скупую мужскую слезу – тайком, дома, когда никто не увидит...
Её советом Педру воспользовался в тот же вечер, когда вновь рассматривал в одиночестве старые семейные фотографии.
К этим фотографиям его тянуло неодолимо. А кроме них, Педру обнаружил в той бесценной, всплывшей из небытия коробке ещё и давние письма Элены, которые она писала уже после своего вынужденного отъезда с фазенды, почти не надеясь получить от него ответ.
Смысл этих писем лишь теперь стал понятен Педру, и он с горечью думал о том, что сам когда-то по глупости отказался от своего счастья, обидевшись на Элену и не поверив в искренность её чувств. Неудивительно, что она до сих пор его так и не простила полностью, и вряд ли когда-либо простит.
Так размышлял Педру, не веря больше в себя и в возможность собственного счастья. Он даже не предпринимал никаких попыток для сближения с Эленой и потому очень удивился, увидев её как-то вечером на конюшне:
– Элена?! Какой сюрприз! Ты ищешь меня? А я уж думал, что никогда тебя здесь не увижу. Ну, пойдём ко мне! Посмотрим те фотографии, о которых я тебе говорил.
– Да, пойдём, – согласилась Элена, – только я приехала сюда по другому поводу, из-за Ирис.