Семейство Шалонскихъ (изъ семейной хроники) - страница 13

— Шалость, да не хорошая. Безпорядка я не люблю, а пуще всего не люблю, когда работой люди брезгаютъ иди ее уничтожаютъ изъ глупаго легкомыслія. Слушайте, дѣти, чтобы этого въ другой разъ не было.

Всѣ мы примолкли. Я цѣлый день молча просидѣла у ногъ бабушки, а эта шалость наша осталась неизгладимой въ моей памяти — она была послѣдняя. Ею распростилась я съ моимъ дѣтствомъ.

Въ ту осень, о которой я разсказываю, батюшка долженъ былъ по дѣламъ хозяйства ѣхать въ свое орловское имѣніе, а матушка, не желая переѣзжать въ Москву безъ него, рѣшила остаться у своей матери въ Щегловкѣ до его возвращенія, которое предполагалось не ближе перваго зимняго пути. Наша, и, въ особенности моя, радость, что мы остаемся у бабушки, была безпредѣльна. Мы всѣ перецѣловались и только что не расплакались. Однако осень глухая, холодная не позволяла пользоваться сельскими удовольствіями, и матушка поговаривала серьезно о болѣе послѣдовательныхъ занятіяхъ, чѣмъ уроки французскаго языка съ m-lle Rosine, которая мало-по-малу больше; справляла должность приживалки у тетушекъ, чѣмъ гувернантки у насъ. Я начинала скучать. На дворѣ грязь, въ аллеяхъ такая слякоть, что башмаки увязаютъ въ рыхлую почву; все, припряталось. Ни журавлей, ни куръ, ни павлиновъ; листья упали желтые и мертвые на холодную мокрую землю. Мороситъ мелкій дождикъ, кажется ему и конца не будетъ, не будетъ и конца вязанью бисера, которымъ заняты тетушки, не будетъ конца вязанью бабушки. Все пріумолкло, пріутихло. Сосѣди наѣзжаютъ рѣже, да и тѣ, которые пріѣзжаютъ, прискучили мнѣ. Разговоры ихъ однообразны. Я ихъ ужъ наизустъ знаю, такъ что могу впередъ сказать, что кто скажетъ. Вечера наступили длинные, предлинные; чѣмъ коротать ихъ? Тетушка на длинныхъ спицахъ начала мнѣ косынку, но эти длинныя спицы и сама эта пунцовая косынка наводятъ на меня еще большую скуку.

Однажды вечеромъ къ бабушкиной племянницѣ, Ольгѣ Аѳанасьевнѣ, которая жила какъ-то особнякомъ въ семействѣ, привезли съ почты объявленіе.

— Что такое, Оленька? спросила бабушка.

— Братъ мой Ильюша прислалъ новыя книги изъ Москвы.

— Какъ вы оба много денегъ тратите ва книги, замѣтила Наталья Дмитріевна.

— Много, сестрица, но это мое лучшее, скажу, единственное удовольствіе.

Вечеромъ тетя Оленька сидитъ за книгами въ углу гостиной. Смуглое, пресмуглое лицо ея склонилось надъ развернутой книгой, и длинныя, черныя, глянцовитыя, какъ атласъ, букли ея окаймляютъ его. Черные ея глаза какъ-то хорошо свѣтятся и блестятъ.

— Тетя Оля, подлетаю я къ ней.

— Что, Люба?

— Вы что дѣлаете?

Оля улыбается.

— Видишь, читаю.

— Вижу я, что вы читаете?

— Прелестную книжку. Хочешь, я съ тобою почитаю?

— Очень была бы рада, но смерть боюсь скучныхъ книгъ.

— Да развѣ есть скучныя книги?

— Есть, тетя, почти всѣ скучныя. Вотъ мнѣ приказали читать письма г-жи Севинье. Страсть скучно. Я даже не знаю, про что она пишетъ.

— Французской исторіи не знаешь?

— Нѣтъ, знаю, да у нея не французская исторія, а Богъ вѣсть что. Говоритъ она о какихъ-то людяхъ, и ничего забавнаго или интереснаго нѣтъ.

— Не одна Севинье на свѣтѣ. Ты что еще читала?

— „Исторію аббата Милота", страсть какъ скучно; а то еще: „Музеумъ для дѣтей” — сперва было пріятно, а потомъ прискучило три раза перечитывать. а то вотъ “Исторія Карла XII” Вольтера — ну это не то чтобы весело.

— Ну почитаемъ вмѣстѣ кое-что другое, говоритъ тетя Оля; — и мы читаемъ съ ней вмѣстѣ трагедію Озерова: „Дмитрій Донской". Я слушаю съ восхищеніемъ и многое выучиваю наизустъ. Какъ мнѣ кажется чудно, хорошо и занимательно, что Дмитрій Донской является самъ, говоритъ самъ отъ себя, будто онъ живъ еще и передо мною, воочію происходитъ все то, что тогда случилось. Бабушка, замѣтивъ мои восторги и мои слезы, шаритъ въ своихъ большихъ, глубокихъ карманахъ, гремитъ ключами и, отвязавъ одинъ ключъ, даетъ мнѣ.

— Люба, возьми это отъ шкапа съ книгами — тотъ, что стоитъ въ моей спальнѣ съ мѣдными четыреугольниками и зеленой тафтой, знаешь? Тамъ множество книгъ, все книги твоей матери. Она была охотница читать съизмала. Читай и ты, умница будешь.

— Маменька, замѣтила тетушка Наталья Дмитріевна, которая любила ставить свое