Семья Тибо. Том 1 - страница 48

— Друг мой, мне ещё так много нужно вам сказать…

И она, помня о том, что нельзя отступать, но помня также, что деньги необходимы, быстро ответила:

— Завтра, Жером. Я приму вас завтра, если вы придёте. Мы поговорим.

Решив уйти от неё галантно, он схватил её пальцы и прижал к губам. Последовала секунда нерешительности. Затем она отняла руку и отворила дверь на лестницу.

— Что ж, до свиданья, мой друг… До завтра…

Она в последний раз увидела его, — приподняв шляпу и обратив к ней улыбающееся лицо, он шёл по лестнице вниз.

Дверь захлопнулась. Г‑жа де Фонтанен осталась одна. Прижалась лбом к косяку; от глухого стука парадной двери вздрогнул дом. На ковре валялась светлая перчатка. Она бездумно схватила её, прижала к губам, глубоко вдохнула воздух, пытаясь сквозь затхлый запах кожи и табака уловить тонкий и такой знакомый аромат. Потом, увидав себя в зеркале, она покраснела, откинула перчатку на ковёр, резко повернула выключатель и, избавившись благодаря темноте от себя самой, бросилась ощупью к комнатам детей и долго слушала их мерное дыхание.

Антуан и Жак снова сели в фиакр. Лошадь шла медленно, копыта, точно кастаньеты, цокали по мостовой. На улицах было темно. В дряхлой колымаге мгла отдавала сырым сукном. Жак плакал. От усталости и, наверно, ещё от материнской улыбки и поцелуя, которыми его одарила эта дама, в нём наконец пробудились угрызения совести. Что он ответит отцу? Он ощутил полный упадок сил и, выдавая свою тоску, приник к плечу брата, а тот обнял его. Впервые в жизни между ними не встала преградой застенчивость.

Антуан порывался заговорить, но с трудом преодолевал в себе чувство неловкости; в его голосе звучало нарочитое, чуть грубоватое добродушие:

— Ну, полно, старина, полно… Ведь всё позади… К чему теперь себя так казнить…

Он замолчал и только крепче прижал мальчика к себе. Однако любопытство не давало ему покоя.

— Но всё же с чего это ты? — спросил он более ласково. — Что там у вас произошло? Это он тебя подговорил?

— Да нет же. Он-то как раз и не хотел. Это всё я, только я.

— Но почему?

Ответа не было. Сознавая, что действует неуклюже, Антуан продолжал:

— А знаешь, мне такие вещи знакомы, все эти отношения, которые завязываются в школе. Уж мне-то ты можешь спокойно во всём признаться, я знаю, как это бывает. Поддашься на уговоры…

— Он мой друг, вот и всё, — шепнул Жак, по-прежнему прижимаясь к брату.

— Но, — отважился Антуан, — чем же вы… занимаетесь, когда остаётесь вдвоём?

— Разговариваем. Он меня утешает.

Антуан не решился продолжать расспросы. «Он меня утешает…» Это было сказано так, что у него сжалось сердце. Он собирался спросить: «Значит, тебе очень худо живётся, малыш?» — но в ту же секунду Жак мужественно добавил:

— И потом, если уж ты хочешь знать всё, он исправляет мои стихи.

Антуан отозвался:

— О, вот это прекрасно, это мне по душе. Честное слово, я очень рад, что ты поэт.

— Правда? — пробормотал мальчик.

— Да, очень, очень рад. Впрочем, я и раньше это знал. Я прочёл кое-что из твоих стихов, они валялись в комнате и случайно попались мне на глаза. Я тебе тогда об этом не сказал. Да ведь и вообще мы никогда с тобой не беседуем, сам не знаю почему… Но некоторые из твоих стихов мне очень понравились, у тебя несомненный талант, и нужно его развивать.

Жак ещё крепче прильнул к нему.

— Я так люблю стихи, — прошептал он. — Я отдал бы всё на свете за любимые строчки. Фонтанен мне даёт книги, — ты никому об этом не скажешь? Это он заставил меня прочитать Лапрада{21}, Сюлли-Прюдома{22}, и Ламартина, и Виктора Гюго, и Мюссе… О, Мюссе! Ты, верно, знаешь эти стихи:

Или вот это:

Или «Распятие» Ламартина, — помнишь:

— Как здорово, а? Как плавно! Услышу — всякий раз прямо как больной становлюсь. — Его сердце не могло вместить переполнявшие его чувства. — А дома, — заговорил он опять, — меня не понимают; стоит им узнать, что я пишу стихи, ручаюсь, расспросы пойдут да насмешки. Вот ты совсем не такой, как они, — он прижал руку Антуана к своей груди, — я давно об этом догадываюсь; только ты ничего не говорил; и потом, ты так редко бываешь дома… Ах, если б ты знал, как я рад! Я чувствую, теперь у меня два друга вместо одного!