Семья вурдалака - страница 5
Да, Батя?
Петр Петрович не отвечает, смотрит на экран.
Батя? Шоколадную конфету хочешь? «Белочку»? (Смеется).
МОЛЧАНИЕ
А девочку? Целочку, батя. (Ржет. Наташа тоже).
Петр Петрович молчит.
Эй? Ты че, слепо-глухо-немой патент?
ХОХОТ. ТИШИНА.
Виктор подходит к Петру Петровичу, выключает телевизор, разворачивает коляску. Водит перед глазами Петра Петровича рукой.
ПЁТР ПЕТРОВИЧ (крепко вцепился в подлокотники кресла). Что вам от меня надо?
ВИКТОР. Взаимности… Курить будешь?
ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Я не курю.
ВИКТОР. А я курю. (Достал сигарету, зажигалку, закурил). Ты чего, на самом деле не ходишь? Или притворяешься, чтоб на работу не ходить? Может, проверить? (Крутнул колесико зажигалки). Шучу. Деньги у вас где лежат?
ПЁТР ПЕТРОВИЧ. У жены все.
ВИКТОР. А у тебя нет?
ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Не держу.
ВИКТОР. У-у-у, как. (Встает, смотрит на Наташу, делает вопросительный жест головой). Ну че?
НАТАША. Телик-дрянь, не сдать. Посуда тоже ни о чем.
ВИКТОР. Слышишь, батя? В нищете вы, оказывается, живете.
С кухни приходит Сергей. За ним Людмила Ивановна.
Ну че, Серый? Че там есть?
СЕРГЕЙ. Там? Ничего. Вода.
ВИКТОР. Ой, блин, а. Куда мы попали? Так что, Людмила Ивановна, делать-то будем? Золото где держите?
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. У нас нету.
ВИКТОР. Слышали уже. Может, займете деньжат-то? По соседям, по родне. Немного ведь надо-то. А?
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Где же я займу-то столько? У нас бабушки одни в подъезде. Пенсионерки. (Петру Петровичу). Петя, у тебя не у кого?
Петр Петрович не отвечает.
ВИКТОР. Петя, тебя спрашивают.
ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Что?
ВИКТОР. Займи деньжат у друганов- алкашей, будь паинькой.
ПЁТР ПЕТРОВИЧ. У меня нет.
ВИКТОР. Друганов?
ПЁТР ПЕТРОВИЧ (подбородок у него задрожал). Прекратите… издеваться.
ВИКТОР. Ой, как мы заговорили. Может подеремся еще, а? Поспарингуем.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА (вдруг упала на колени). Мальчики, миленькие, его только не трогайте! Он больной у нас! У него инсульт был! Ему волноваться нельзя! Я вам верну все. До копеечки верну. Потом только. Потом. Мальчики, миленькие, прошу вас! Сереженька, Витенька, Наташа… Я все верну. (Заплакала).
СЕРГЕЙ. Пошли, Витек.
ВИКТОР (очень странно глядит на Людмилу Ивановну). Иди… И ты, прошмандовка, иди. Только завтра свои долги принесете. А не принесете — в лес повезу… Идите.
НАТАША. Ты чего, Витя? Я же с тобой…
ВИКТОР. Да… Со мной. (Смотрит на Сергея). А ты с кем? С ней? С этой тварью пресмыкающейся, а? С червем с этим, а? Тогда тоже на колени вставай.
СЕРГЕЙ. Витек, кончай.
ВИКТОР. Вставай, я сказал.
СЕРГЕЙ. Витек…
ВИКТОР (кричит). Быстро!!!
Сергей медленно встает на колени.
Я за своим пришел. Свое забрать. Я не виноват, что ваш Ромочка мажется. Не я его на иглу садил. И не я ханку придумал. Так общество очищается. Все слабые вымрут, а мы останемся. Будет мир, покой и братство всеобщее. А то, что я банчу — это время такое. Каждый живет так, как может. У меня, между прочим, мать тоже училкой была. А потом умерла. От диабета. Гангрена на ногах началась. Говорили, в Москву ехать лечиться надо. А деньги-то где взять, а? Вот и умерла. И отец учителем был, трудовиком. Запил сейчас где-то. Сдох, может, тоже уже. А я с бабкой живу. С четырнадцати лет. Квартира трёхкомнатная почти пустая. Вот мне один дяденька, бывший цыган, и говорит: «Может возьмешь немного попробовать толкнуть. Я твой адрес раздам. Будут к тебе приходить. Сваришь им, всадишь, посидят немного и уйдут. При деньгах, говорит, зато всегда будешь». Я подумал, подумал и согласился. Дурак. И вот теперь идут они ко мне каждый день, как к Господу Богу. Ползут. Эти твари, эти насекомые. Несут из домов все, все, что деньги стоит. У кого мамки на птичнике работают, несут яйца. У кого на колбасной фабрике — фарш и колбасу. Те с предприятий прут, а эти — у них. Экспроприация экспроприаторов называется. Другие шапки несут зимние, кольца обручальные, магнитофоны. И я беру. Некоторые не берут, берут только деньги. А я беру. И сам за них сдаю. Жалко потому что. А те, кому нечего нести, а воровать боятся, расписки пишут. А с этими расписками — к мамочкам. И мамочки платят, потому что дети у них единственные и любимые, какими бы они ни были. А те знают об этом и пользуются. И пишут, и пишут. Ясно, а? Ясно?