Сень горькой звезды. Часть вторая - страница 7
– Иван! Ты сам это сочинил? – пристает к нему Андрей.
– Что ты! Разве я так смогу! – возразил Пипкин. – Для такой песни грамота и большая сердечность нужны. Встречал я такого человека в зоне.
– Иван! Ты не путаешь? Говоришь, большой сердечности человек был, а в заключение попал. Как так?
– Да так судьба напутала. Сегодня человек на свободе и солнцу радуется, а назавтра уже в крытке срок тянет и свету лампочки донельзя рад. От сумы да от тюрьмы не зарекаются. Кому как повезет. Да-а. Был поэт – и нет его. А стихи живут, вот слушай:
В суде за такие стихи больше, чем за воровство, срока дают. Так что, паренек, заруби себе на память: пуще всего на свете научись перед начальством помалкивать. Начальники до смерти не любят умных и разговорчивых – для их власти это нож острый. А против ножа у власти одно средство – зона. Так что побольше помалкивай – целее будешь.
Мраком повеяло от всегда веселого Ивана. И еще тоской. Тягостное впечатление вынес из этого разговора Андрей в тот светлый вечер. А ночью долго ворочался под пологом у себя на чердаке: не шел из головы рассказ Пипкина. Что за странный человек Иван: с виду мужик как мужик, штаны в смоле, руки в мозолях, ест картошку с простоквашей, удит рыбу и любит ласточек и собак. А на деле бывший арестант, урка. Непонятная личность. Задумав расспросить Ивана поподробнее на другой день, Андрей заснул уже под утро и проспал почти до обеда. Тем временем Пипкин столковался с Переваловым и уехал пастушить на Телячий.
Зато заявился в гости к Марье Ивановне другой гость – кудрявый, в ситцевой синей рубахе в мелкий белый горошек, с короткой прямой трубкой в зубах и в сыромятных броднях на мягкой подошве – и, радостно улыбаясь с порога, закричал:
– Петя вола, Марь-Ванна! Как поживаешь! Как рыбалка? Говори!
– Сам говори! – заулыбалась Ивану Кыкину Марья Ивановна. Ты везде ходил, много видел, вот и рассказывай, как охота, как рыбалка, какие новости. – И захлопотала за печкой над флягой, надеясь отцедить гущу от браги. Кыкин потянул носом бражный дух и сглотнул слюну.
– Мы потихонечку живем, – быстро-быстро залопотал он не своим голосом, – мало-мало рыбачим, язишек добываем. В колхозе мне работы не дают, а начальник икспидиции вчера меня к себе на службу взял.
– Ишь чо! – удивилась Марья. – Небось к себе в помощники зачислил?
Кыкин принял у нее из рук литровую банку и, поспешно отхлебнув до половины коричневой мути, довольно подтвердил:
– Ага! Помогать ему буду. Они там дома рубить надумали, а моху на конопатку поблизости нет.
– Так это ты ему мох драть собрался, – догадалась Марья.
– Ага! – весело тряхнул спутанными кудрями хант. – На Половинке мха много есть. Когда на дом надеру – начальник катер пришлет. Однако, Марья, я пришел твоего мальчишку в товарищи просить. Он теперь ничем не занимается, смотри – испортится, толстым станет, девки за него замуж не захотят, чо тогда?
– А платить тебе экспедиция будет?
– Начальник сказал: не обижу. Обещал и пороху дать. У него много.
– Да пойдет ли мой парнечок с тобой комаров кормить, – засомневалась Марья Ивановна. – Андрейка! Ты слышишь, куда тебя Кыкин сманивает?
Андрейка, разумеется, слышит, потому что сидит рядом за столом и мастерит блесну из чайной ложки: Толя уверяет, что щука вот-вот начнет хватать как дурная. Упоминание о таинственной Половинке, где, говорят, в черном торфяном озере дремлют в омутах замшелые от старости щуки, не прошло мимо его ушей, и потому он немедленно и с готовностью отозвался:
– И Белова с собой возьмем?
– Почему не взять, – согласился Кыкин. – Тольчишку я люблю. Мы с ним вместе новый облас ладили – всех троих подымет. Много моху надерем – много денег получим.
– Может, и Моряка возьмем? – продолжал торговаться Андрей. – С ним веселее.
– А чо его брать? – удивился Кыкин. – Он и сам, поди, не отстанет, по берегу увяжется, только спусти с привязи. Уж я его знаю.
– Возьмите, возьмите, – вмешалась Марья Ивановна. – Я, как чуяла, не дала его Пипкину с собой на остров: человечишка пришлый, еще испортит пса. А он лайка зверовая. Если что, так и медведку за штаны придержит. Говорят, ваш хромоногий поблизости объявился. Ему реку перемахнуть – все одно что Кыкину стакан бражки выпить. – Приговаривая укоризненно, Марья выцедила гостю остаток гущи.