Сентябрьское пламя - страница 4
сказали гвардии? Знаете ли?
Великий князь поморщился, будто от зубной боли, и так же вполголоса ответил:
— Кричат о каком-то завещании батюшки покойного. Якобы в нём воля и земля даровые всем обещаны были… Конституция, опять же…
Арцаков сощурился, лицо его отяжелело:
— Решились-таки. Земля и воля — это вчерашнему пахарю понятно. И дороги у них назад теперь нет. Гвардию один только раз обмануть можно.
Как из-под земли появился, щёгольски осадив коня, красивый, с поистине львиной гривой иссиня-чёрных волос полковник в гусарском ментике. Молодой князь Леонтий Аппианович Шаховской.
— Ваше величество, — он лихо вскинул ладонь к киверу, — всё готово! Дорога свободна, конвой лейб-гвардии гусарского полка и Капказского горского эскадрона готов сопроводить василеосское семейство в Хотчину.
Севастиан Кронидович вяло махнул рукой.
— Зачем всё это? — всё так же монотонно и еле слышно спросил он. — Неужели я пролью кровь своих же солдат? Им нужны земля и воля? Им нужна конституция? Что ж, пусть будет по их…
— Нет! — выкрикнул Арсений Кронидович, сжав кулаки и надвинувшись на Севастиана. — Нет… — Он опомнился почти тотчас, отшагнув обратно. — Уступить сейчас — погубить всё. Погубить державу! Почуяв силу свою и нашу слабость, смутьяны не остановятся, пока…
— Пока что? — безжизненно осведомился василевс.
— Пока не уничтожат всё, предками собранное! Землю в передел кинут, мужики друг друга перережут, наделы деля, усадьбы пожгут — сам ведь знаешь, брат, каково при мятежах случалось! Но те мятежи мелкие были, от столиц вдали, а вообрази, коль вся Россия поднимется! Тут-то соседи нам всё и припомнят. От лехов до свеев с османами, австрияками да персами!
— То есть ты знаешь, что делать, готов кровь лить, гвардию отцову на картечь брать? — На лице Севастиана Кронидовича проступило нечто вроде дурного облегчения. — Что ж, изволь, брат мой и наследник! Давай, командуй, рази! Я отрекусь от престола в твою пользу, и ты…
— Брат! — Арсений Кронидович побелел. — Ты старший брат, тебя Господь назначил нами править, в тебе родитель наш великий видел следующего василевса — а ты всё бросить хочешь?! Да ведь скажут-то, что я, я это всё затеял, дабы престол узурпировать!
— А ты, значит, не хочешь? — Взгляд Севастиана прожигал. — Бежишь, значит? Мол, я тут ни при чём, я простой пехотный полковник, егерского полка командир?! С солдатами своими хожу, а более мне ни до чего дела нет?!
— Государь, — великий князь говорил теперь очень тихо, глядя прямо в глаза старшему брату, — я ничего не боюсь. Прикажи — пойду с егерями на штыки, на бунтовщиков, как на Капказе ходил да за Дунаем. Не искал я никогда короны за твоею спиной, ты наследник, а коль начнём сейчас власть туда-сюда пихать, словно картофелину горячую, так и не удержим! Рухнет престол, Держава рухнет! Это ведь тоже слабость, брат, слабость наихудчайшая! Полки только-только тебе присягнули, ты помазанник Божий — и тут я заместо тебя? Да тут и верные все заколеблются, скажут — чего ж за них стоять-то, коль они промеж себя разобраться не могут? Нет, брат, нельзя мятежникам уступать, ни в чём нельзя! Даже в таком. Мол, восстали вы против государя Севастиана Первого, ну так вот вам взамен его Арсений Второй! Этот день ты обязан прожить василевсом. Ты, и только ты! И потом тоже… святость законов престолонаследия…
— Довольно! — Лицо Севастиана перекосилось. — Довольно, Арсений. Тебя я слушал, не перебивал. Вижу, все только и горазды за спиной моей прятаться, а что там дальше, и знать не желаете! Не хочешь, значит, брату плечо подставить, рядом встать… что ж. Воля твоя. Где там Шаховской со своим конвоем? Зовите сюда.
— Государь и брат мой, — молчавший доселе молодой человек в сюртуке подался вперёд, — я младший средь вас и потому внимаю почтительно, как великий отец наш учил. Но тоже скажу — не стоит, государь Севастиан Кронидович, никуда уезжать. Гораздо лучше договориться с мятежниками. Признаюсь честно, мне непонятны гнев и упорство брата Арсения, его поистине слепая ненависть к реформам. В конституции как таковой нет ничего зазорного. Её имеют многие просвещённые державы. Принятие её будет благосклонно воспринято союзниками нашими по Брюссельскому концерту. Не само имя конституции важно, а в ней написанное. Мы можем обещать…