Серая радуга - страница 30
В голосе сплетника Одонара была и радость предвкушения (это ж можно такую сплетнищу породить!), и гордость за тех, с кем работать приходится.
Из взрослых раньше всех опомнилась Бестия, у которой тоже зрение не подкачало.
— А вот и боевая тройка, — прошипела она, наклоняясь к уху остолбеневшего Мечтателя.
Директор согласился неопределенным звуком. Высокие гости опасливо топтались на месте; в отдалении прервались шуточные поединки, взвизгнув, смолкла музыка на двух площадках, а Магистр от потрясения вывернул на себя кубок благородного вина и огорченно нюхал темное пятно на сюртуке апельсинового цвета.
Бестии пришлось разруливать ситуацию самостоятельно.
— Мечтатель, — сказала она негромко, — читай стихи.
Падение с небес дракона неизвестной породы в канун веселья пристукнуло директора меньше, чем эта фраза.
— Я… э… ч-что?
— Что угодно. Только вспоминай поскорее.
Голубые глаза директора округлились, как и губы. Фелла терпеть не могла его поэзию.
— Но я…
— Мечтатель, или ты начнешь рифмоплетствовать, или…
Экстер хорошо был знаком с такими «или». Кроме того, общую идею он примерно уловил.
— Наш высокий гость совершенно прав, — голос у него дрогнул, и пришлось забрать выше, чтобы его услышали, — сегодня день особенный. И я хотел бы…
Он еще немного пораспинался о том, как битва Альтау вдохновляет на творчество, и наконец все заметили, что директор что-то говорит, а заодно поняли, что от прослушки поэзии не отвертеться. Хотя бы из уважения к хозяину и потому, что Бестия всем своим видом сообщала: «Вы таки будете это слушать!»
Закончив прелюдию, Экстер вздохнул и три секунды помедлил, выбирая. Все его стихи были трех видов. Были собственные, написанные в основном о любви (ясно, кому они посвящались). Для прочтения на празднике Витязя они, мягко говоря, не годились. Были еще стихи «на случай», Экстер их терпеть не мог, а почему писал — это было загадкой. В конце концов, никто его не заставлял вымучивать из себя рифмованные строчки.
Наконец, был третий пласт вид — взятые непонятно откуда. Время от времени на Мечтателя словно что-то находило, и он начинал сплетать непонятные строки в полузабытьи, часто забывая записать, глядя перед собой рассеянными глазами. В таком состоянии его обходили стороной и учителя, и ученики, а у некоторых из них была даже гипотеза, что Мечтатель может прозревать будущее в такие моменты. Но до сих пор находилось очень мало желающих копаться в поэзии директора, выискивая сбывшиеся пророчества.
Нынче рок повернул так, что Экстер мог читать только «на случай». Так что он собрался с духом (слушатели сделали то же самое), припомнил… но вдруг поперхнулся и тихо, неуверенно начал:
Вырвать цветы? Но дневную истому
В этом саду невозможно нарушить.
Это шипы. Вам они незнакомы?
Гибкие, тонкие — прямо сквозь душу.
Янтариат выпучил глаза, забыв об испорченном сюртуке. Танила Крошка отложила тартинку с вареньем из лепестков ирисов.
Только смотрите — касаться не надо,
Просто почувствуйте, как это верно:
Нынче для сорной полыни преградой —
Белый нарцисс, окольцованный терном.
Бестия, тихо хмыкнув, исчезла из-за плеча у Мечтателя, но он едва ли это заметил.
Пусть без шипов остальные — не стонет…
Только б цвели — об ином и не молит…
Музыка капель в пронзенных ладонях –
Горькой симфонией жертвенной боли…
Рассеянный взгляд директора уходил куда-то далеко, туда, где лежал упавший с неба дракон, нет, еще дальше — в само небо.
Жизнь на полу расплывается алым…
И, непривычно, пугающе кроток,
Он поникает бутоном усталым.
Раньше, чем смолкнут последние ноты.
Мечтатель удивлённо потряс головой и смущенно оглядел всех собравшихся. Кажется, он сам понимал, что выдал что-то не совсем в духе праздника.
Свита Семицветника тихо костенела вокруг, и на лицах гостей смешалось смятение, унынье и то мучительное выражение, которое говорит о боли всех зубов одновременно. Фелла блестяще рассчитала свой манёвр. Драконы с небес? Ха! Господ из Семицветника интересовало сейчас только: как заесть и запить услышанное, как убраться подальше от Экстера и (самое главное) — а что если директор будет читать и дальше?!