Сердце метели - страница 49
— Хорошо. Не оригинально, но зато на века. Что еще?
— Не знаю, сам думаю. Может, тебе что-нибудь придет в голову неизбитое?
— Мне пока только Кнут Гамсун приходит в голову. «Пан».
— Молодец, Наташка. Он у меня есть, я сейчас возьму его и Библию и накидаю что-нибудь. А завтра после репетиции сядем и посмотрим, что получается. Мы такую любовь этим ученым забацаем, что они будут рыдать. Пока, пойду искать и записывать.
— До завтра.
Наташа тоже нашла на полке Библию, но в ее настроении ее больше привлекал «Екклесиаст», а не «Песнь песней».
Позвонили в дверь. Она открыла. На пороге стояла ее сумка, на ней лежала записка.
Со вздохом Наташа развернула ее. «Прекрати меня оскорблять и ставить в идиотское положение. Я не коллекционирую женские вещи и не имею привычки их носить. Более того, ни одной женской тряпки я больше в своем доме не потерплю. Если ты продашь машину, я буду считать это просто плевком в лицо. Прощай».
«Когда я тебя оскорбила и чем? — чуть не закричала Наташа вслух. — Что я сделала, хоть бы кто-нибудь мне объяснил! Я так его люблю, как никого в жизни, чем же я поставила его в идиотское положение?» Плача она разложила по местам вещи. Среди них оказались духи, шампунь и крем, оставшиеся в квартире Карела. Наташе было грустно и так хотелось закурить, что она выскочила из дома и долго бродила вдоль берега Яузы.
Через неделю состоялся вечер в Доме ученых.
Сидя за кулисами, Наташа слушала проникновенный голос Никиты. «Он держит зал. От этого бархатного баритона просто дрожь по позвоночнику. У каждой женщины, наверное».
Наташа встала, готовясь. Страстная, нежная мольба донеслась до нее:
Появившись из темноты кулис в белом шелковом платье, она ответила:
«Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел. Души во мне не стало, когда он говорил. Я искала его и не находила его, звала его, и он не отзывался мне.
Встретили меня стражи, обходящие город, избили меня, изранили меня, сняли с меня покрывало стерегущие стены.
Заклинаю вас, дщери Иерусалимские: если вы встретите возлюбленного моего, что скажете вы ему? Что я изнемогаю от любви».
И вот закончилась «Песнь песней». Наташа вновь отошла в тень, и голос Никиты с чувственной хрипотцой произнес: «Густая, алая нежность заливает меня, как я о тебе подумаю, словно благодать сходит на меня, как я вспомню твою улыбку. Ты отдавала все, ты все отдавала, и тебе это было нисколько не трудно, потому что ты была проста, и ты была щедра, и ты любила. А иной даже лишнего взгляда жалко, и вот о такой-то все мои мысли. Отчего? Спроси у двенадцати месяцев, у корабля в море, спроси у непостижимого Создателя наших сердец…»
«Он что, с ума сошел? Он же вообще не собирался брать этот кусок. И что мне теперь делать, интересно?» — заволновалась Наташа.
«Другую люблю я, словно раб, словно безумец и нищий! — воскликнул Никита и наконец произнес реплику, которой она ждала: — Кажется, голос! Млечный путь течет по моим жилам, это голос Изелины».
Наташа с облегчением подхватила: «Спи, спи! Я расскажу тебе о моей любви, пока ты спишь, я расскажу тебе о моей первой ночи…»
Доброжелательный зал ничего не заметил, и через десять минут Наташин отрывок закончился: «Когда-нибудь я еще расскажу тебе про Свена Херлуфсена. И его я любила, он жил в миле отсюда, вон на том островке — видишь? И я сама приплывала к нему на лодке тихими летними ночами, потому что любила его. И о Стаммере я тебе расскажу. Он был священник, я его любила. Я всех люблю…»
Она ушла за кулисы, дослушала последний романс в исполнении Никиты — свой любимый, и вышла вместе с ним на аплодисменты.
— Что это на тебя нашло? — спросила она его на обратном пути.
— А-а, ты об этом. Я этот кусок все прикладывал то туда, то сюда, уж больно он мне понравился. И тут вдруг прямо на сцене понял, где он должен быть — в начале. Оставляем?
— Как хочешь. Он действительно красивый, но на секунду я растерялась.