Сердце в опилках - страница 17
Пашку при случае поздравляли. Эльбрус, подмигнув, протянул руку со словами:
– Дай пять! Молодэц!
Валерке, «сочувственно» улыбаясь и подхихикивая, предлагали компрессы и мази.
Последний на представлении не сделал и половины положенных трюков. Причину «недуга» он отчаянно скрывал от родителей. Но рассказать пришлось. За что вдогонку получил подзатыльник от отца со словами: «Мушкетёр хренов! Об учёбе бы лучше думал! А то так и будешь всю жизнь таскать за кем-нибудь чужие портфели!» Привязанность и выбор сына он явно не одобрял.
С той поры Валерка Рыжов старался не встречаться с Пашкой даже глазами…
Глава десятая
– Захарыч, отстань, дай поспать – сегодня выходной! Захарыч, ну, Захар… – тут Пашка, хлопая ещё полусонными глазами, онемел, и никак не мог сообразить: реальность это или он продолжает спать?
Перед ним, посапывая, стояла старая слониха Буня, которую неделю назад привезли в цирк, чтобы позже передать зоопарку. На манеже ей работать становилось всё сложнее и сложнее – возраст, вот и решили пристроить «почётного ветерана» в один из лучших зоопарков страны в этом городе…
Сопровождал и ухаживал за слонихой молодой служащий, который лишь на пару лет был старше Пашки, «слоновожатый» Славка, или попросту «Рыжий» – как его окрестил помощник Захарыча.
– Два рыжих в одной программе – это конечно перебор! Но будем считать, что это к счастью! – прокомментировал приезд молодого коллеги по уходу за животными Захарыч, – Ты чего это, Славка, такой коноплявый? Мухи, что ли, в детстве засидели? Я такого количества конопушек никогда в жизни не видел! – Захарыч беззлобно подкалывал Славку, когда они после знакомства сели пить чай.
– Это, говорят, я в деда. – Славка абсолютно ровным голосом, даже без намёка на обиду, ответил, прихлёбывая чаёк. – Рыжие, они, сами говорите, – счастливые!
– И хитрые! – Пашка подмигнул Славке.
– Ага! И хитрые… – не меняя голоса согласился «слоновожатый» и с этим определением.
Пашку и Славку днями поселили в одном номере гостиницы, переведя их в более приличные условия из уж совсем «убитых» номеров. Теперь они жили вместе. Вместе по будильнику рано утром вставали, наскоро завтракали, если было чем, и шли на работу.
Рыжий был флегматичного склада. Было ощущение, что он всё время спит на ходу. Пашке частенько хотелось дать ему пенделя – «для скорости»…
За это время помощник Захарыча не удержался и пару раз, любопытства ради, успел заглянуть к Славке в слоновник, благо он был напротив конюшни.
Рыжий как раз накануне предупредил Пашку, чтобы тот сторонился животного: «Слон есть слон – не кролик, мало ли!»
– …Слоник! Я не съедобный… – Пашка лёжа в куче сена, вжимался в стену слоновника и силился вспомнить, как он здесь оказался.
Буня мягко сняла с лохматой Пашкиной головы его старую кепку и метким броском отправила её себе под хобот.
– Товарищи! Раздевают! – скорее прошептал спёкшимся горлом перепуганный парень, нежели громко призвал к справедливости и собственному спасению. Он ещё по инерции пытался шутить.
Путанные воспоминания роем носились в его ещё толком не проснувшейся голове: вот он в цирковой гостинице, вечер, застолье, громкие тосты, смех и глаза Валентины…
Пашка вдруг вспомнил всё! И похолодел. Он со стоном отчаяния помотал головой. Стало бесконечно грустно. Равнодушие овладело им. Его словно парализовало. Даже если бы сейчас перед ним оказался лев, он не пошевелился бы…
Звякала цепь на задней ноге прикованного слона. Толстая муха шумно билась в мутное окно слоновника. День только начинался. Во рту было приторно-сладко и сухо. Нестерпимо хотелось пить…
Слон показался сейчас тем самым «кроликом», о котором говорил «слоновожатый», по сравнению со вчерашним происшествием. Сознание плеснуло на лицо жгучую краску стыда. И очередную волну отчаяния…
Вчера Валя пригласила Пашку Жарких на свой день рождения, неожиданно поймав за руку в дверях гостиницы, когда он собирался пройтись по городу.
Служащий по уходу за животными впервые оказался в шумной компании артистов. Людей было много. Застолье разместилось в просторном гостиничном «люксе» Валиного отца. Ему, как заслуженному артисту, полагался номер с «повышенным классом удобств».