Сердцу не прикажешь - страница 17

— Бог с вами! У меня и в мыслях не было ничего подобного, — возразил он.

— Целовать бы ее, ласкать — и ничего больше не надо! Лишь бы она молчала, лишь бы покорилась. Майкл понимал, что это была бы всего лишь временная победа. Сама, она сама должна сдаться на милость победителя, без нажима с его стороны!

— Во-первых, я действительно собираюсь отремонтировать квартиру миссис О'Брайен, — сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно, — а во-вторых, буду под боком и смогу помогать вам с Луизой.

— Поймите, Майкл, не хочу я, чтобы вы были моим соседом, и вам это хорошо известно.

Он попытался, было, что-то сказать, но вдруг замолчал. Они долго смотрели друг на друга. Потом Джулия подошла к окну и уставилась в темноту.

— Заберите эти дурацкие доллары, по крайней мере, — резко бросил он.

— Мне они не нужны! — упрямо сказала она, не оборачиваясь.

— Джулия, возьмите их. Хотя бы ради Лулу! Эрик наверняка…

— При чем тут Эрик? — повысила она голос. — Вы что, полагаете, будь ваш брат жив, он заботился бы о ребенке?

— А вы… а вы полагаете, что Джойсы настолько бессердечные люди? Почему не сказали ему, что ждете ребенка? — Майкл подошел к ней, положил руки на плечи и повернул к себе лицом.

— Значит, были на то веские причины! Понятно? — Джулия с трудом сдерживала гнев. — Вы же ничего не знаете!

— Хорошо! Допускаю, что Эрик был эгоистом, но, поверьте, он любил бы своего ребенка. Если бы вы знали, как он был привязан к моему сыну! Играл с ним часами, читал книжки. Пит в нем души чаял.

Джулия тяжело вздохнула, и ни с того ни с сего, слезы ручьем покатились из ее глаз. Господи! Ведь дала себе слово, что Джойсы не увидят ее слез. Она старалась унять их, но тщетно.

— Не надо плакать, — прошептал он ласково и притянул ее к себе. — Что было, то прошло.

Он нежно гладил ее ладонью по волосам. Она не противилась. Вздохнув, положила голову ему на плечо.

— Я дала себе клятву, что никогда не обращусь ни к кому из вас за помощью, — прошептала она.

— Понимаю, я все понимаю, — сказал он. — Теперь это не имеет значения.

И он, и она, впрочем, прекрасно понимали, что прошлое не так-то легко забыть, и все, абсолютно все имеет значение.

Он коснулся ладонью ее щеки, мокрой от слез.

— Джулия… — голос его стал хриплым.

Она подняла на него испуганные глаза и в тот же миг поняла, что теряет голову… Майкл смотрел на нее с обожанием и нежностью. И когда его губы коснулись ее губ, она вдруг вся сразу обмякла:

— Майкл, — прошептала она, когда он оторвался от ее рта.

— Что? — выдохнул он.

— Я с собой не справлюсь, — честно призналась она.

Он опять погладил ее по волосам.

— Вижу. — Джулия замерла, почувствовав, что он собирается сказать что-то еще. — С ума сойти! — продолжил он. — Нас тянет друг к другу. Это определенно! — Он отстранил ее от себя. — Придется, не сходя с места, выработать правила поведения.

Джулия вскинула голову и, глядя ему в глаза, сказала:

— В таком случае вот вам правило первое — не смейте прикасаться ко мне!

— Бросьте, Джулия! Я не об этом. Позвольте заботиться о вас и Луизе. Не мешайте мне, ради Бога, заботиться о вас.

— Могу себе представить, что под этим подразумевается! — резко бросила она.

— Не надо, Джулия, к чему это? Постели нам все равно не избежать… И не смотрите на меня так! Мы же взрослые люди. Давайте договоримся вот о чем: вы забираете эти злосчастные сто пятьдесят долларов, а завтра, когда вернетесь с работы, вас будет ждать горячий ужин. Поверьте, мне приятно заботиться о вас. Тем более, что вам приходится еще и заниматься.

Он замолчал.

— Трогательно! Что еще? — насмешливо спросила она.

— А еще… надевайте эту кофточку почаще. Она вам идет.

— Договорились! В таком случае и у меня к вам просьба.

— Какая? С удовольствием выполню, — ответил он, подойдя к двери.

— Я надеваю по вашей просьбе эту блузку, а вы, чтобы сделать мне приятное, — намордник.

Он повернулся и ушел.

По воскресеньям — особенно с утра — магазин быстрого обслуживания Томпсона напоминал зоосад, а возможно, и прерии. Во всяком случае, толпы покупателей порядком смахивали на табуны диких лошадей — топот и гвалт стояли невообразимые.