Сергей Дягилев - страница 20

Покинув столичный Петербург, Павел Павлович с женой, тремя сыновьями, гувернанткой, няней, девушкой-прислугой и лакеем переселился в конце августа 1879 года на пермские земли. Первый год они жили в Бикбарде, в старом деревянном доме с балконом и ротондой. На зиму вместе с ними остался папаша, поселившийся в двухэтажном кирпичном доме, а также служивший здесь мировым судьёй брат Иван. Приезжавшие на летние каникулы к деду и отцу сыновья Ивана Павловича учились в гимназии, а в Перми жили с семьёй младшего брата Николая, товарища прокурора Пермского окружного суда. На следующий год братец Кокушка получит назначение в Киев, и общение с ним будет случаться довольно редко. Но с Иваном, который жил в Бикбарде в собственном доме, у присоединившейся семьи Дягилевых складывались очень близкие отношения. Они постоянно встречались и много музицировали.

В один из вечеров братья со смехом вспоминали о том, как лет десять назад «кавалергардский Юлий Цезарь» гостил у отца в Бикбарде. Некоторые бытовые подробности бикбардинской повседневной жизни того времени были изложены в письме папаши к дочери Анне Философовой: «После обеда, под устарелый тон пермского флигеля [фортепиано], знакомый вам по детству, производится оперное представление, не ограничиваясь исполнением одних арий, куплетов и трогательных романсов. Иван Павлович, со своей стороны, добавляет представление выражением в лицах местных напевов Пермской губернии, со всеми происшествиями рекрутских наборов. После чая, весьма позднего, не встав из-за стола, оканчивается день на садовом балконе, при уничтожении дынь и арбузов, с ловлением летучих мышей…»

Елена Валерьяновна не сразу нашла взаимопонимание с папашей. До некоторых пор у неё сохранялось «известное предубеждение», основанное на рассказах о его странностях. И тут ей вспомнилась услышанная как-то от мужниной родни действительно странная и одновременно смешная давняя история конца 1830-х годов — то ли быль, а то ли небыль, — которую позже любил пересказывать и Сергей Дягилев: «Мой дедушка так ненавидел первые поезда, что приказал везти его в карете по полотну железнодорожного пути и сгонять эти чудовищные поезда с дороги». Иногда Елене Валерьяновне даже казалось, что Павел Дмитриевич «как будто недоверчиво присматривается» к ней и «всячески испытывает» её. Но в эту зиму от их взаимной настороженности не осталось и следа. «Понемногу и с ним устанавливаются всё более и более тёплые отношения. Мы с ним начинаем беседовать, и между нами возникает глубокая привязанность, возраставшая и укреплявшаяся до конца, а после него превратившаяся у меня в благоговейную память», — сообщала Елена Валерьяновна.

Здесь же в Бикбарде было положено начало домашнему образованию Сергея, которое он стал получать вместе с детьми местного акцизного чиновника. Павел Дмитриевич щедро финансировал это важное дело и принял деятельное участие в организации учебного класса, которому дал громкое название — «Бикбардинский университет». Е. В. Дягилева взялась вести один из предметов, но это доставило ей немало душевных переживаний. Будучи глубоко религиозным человеком, впоследствии она вспоминала: «Болела я сердцем и плакала, когда начала готовить Серёжу в гимназию и должна была учить его Ветхому Завету по указанным учебникам. Взяла Библию — начала её читать (раньше нам и в руки не давали) и не сумела понять <…> отношение Ветхого Завета к христианству. Мне надо было понять это, нигде я не находила ключа к этому пониманию и до сих пор никто не дал мне его».

Участие петербургской бабушки Анны Ивановны выражалось в том, что она регулярно высылала книги для Серёжи и других внуков. «Сергуня наш почти взрослый человек. Страшно он вырос <…>, — писала Елена Валерьяновна свекрови в Петербург. — Учится он хорошо, так как он очень способный. Воспитывать его трудно, хотя много облегчает задачу его любовь ко мне и хорошее здоровье. Вообще у него много порывов, в которых я подчас запутываюсь».

На лето бабушка приезжала в Бикбарду, и после её отъезда все, кроме Ивана Павловича, переехали в Пермь, в большой дом на Сибирской улице, в котором было более двадцати комнат и милый внутренний дворик с садом. Елена Валерьяновна признавалась, что была «очарована домом» ещё в самый первый её приезд: «Никогда восторженных отзывов о нём, как, например, о Бикбарде, ни от кого в Петербурге не слыхала; может быть, оттого я и была так поражена им. Большой большому рознь. Я никак не ожидала размеров, в которые попала, переступив его порог. Он произвёл на меня впечатленье продолжения Камы. Те же ширина, свет и обилие пустых пространств, как, например, в длинных, широких белых залитых солнцем коридорах с блестящими паркетными полами».