Сергей Дягилев - страница 5
Подробности предсказания, изложенные в письме Евгении, через несколько лет станут известны второй жене Павла Павловича — Елене Валерьяновне, хранившей семейный архив Дягилевых[2]. Письмо ей напомнило о том, что однажды и она, ещё до замужества, на именинах подруги видела мадемуазель Глазенап и услышала отрывок разговора, который та вела со своей сестрой. Их разговор в нарочито непринуждённом тоне имел рекламную цель, а его содержание сводилось к тому, насколько точны предсказания ясновидящей Глазенап, что тут же подтверждалось массой примеров. Один из них, самый последний, Елене Валерьяновне и вспомнился. Никаких имён тогда не называлось, да и о Дягилевых и Евреиновых она ещё не слышала, но позднее ей было нетрудно догадаться, о ком шла речь.
В петербургском обществе мадемуазель Глазенап получила известность тем, что, глядя на огонь, предсказывала будущее своим клиентам (в основном женского пола). Работавший в те годы в Пулковской обсерватории Сергей Глазенап, в дальнейшем видный российский астроном, вероятно, был её близким родственником, но говорить о себе или своих родных она, похоже, не любила. Мадемуазель Глазенап (имя её неизвестно) имела примечательный вид. Елена Валерьяновна описала её как «высокую брюнетку смертельной, прямо пугающей бледности».
Глазенап обладала удивительным даром, до сих пор необъяснимым наукой. Выражаясь современным языком, её дар, наверное, можно представить так: она умела сканировать человека и помещать созданный ею нематериальный клон, отождествлённый с этим человеком, на раскалённые угли и языки пламени в камине. Под влиянием огненной стихии клон начинал открывать жизнь человека в прошлом, настоящем и будущем, страница за страницей. Эту информацию и считывала Глазенап. Важным условием её ясновидения являлось добровольное согласие человека.
В тот вечер она пристально посмотрела на стройную девушку с «чёрными, как ночь, глазами» и с милым лицом, обрамлённым «лёгкими пепельными волосами». Девушка выглядела такой несчастной и унылой, растерянной и беззащитной, что ясновидящая из желания чем-то помочь подошла к ней и предложила сесть у камина. Евгения робко согласилась. Для Глазенап не было секретом то, что её клиенты хотели бы скрыть от посторонних людей. Как тонкий психолог, она обычно догадывалась, с кем ей предстоит иметь дело.
Сосредоточив своё внимание, в один миг она увидела мысленные образы Жени, в которых так запутанно и противоречиво сплелись проблемные отношения с матерью и старшей сестрой, состояние предельного отчаяния, нежелание жить и смертельный страх. Заглянув в особую кладовую души, Глазенап оказалась среди опалённых воздушных замков, которые хозяйка то сжигала, то заново воздвигала, — среди её наивных желаний быть счастливой, когда всё плохое внезапно и навсегда исчезнет и появится наконец всадник-рыцарь на белом коне, который её спасёт.
Какое-то время мадемуазель Глазенап молча смотрела на огонь в камине, затем негромко заговорила, используя слова из обычного лексикона гадалок, — о препятствиях и разлуке, о печали на сердце, казённом доме, о том, что было и что будет…
— Вы выйдете замуж за любимого человека. Будете вполне счастливы. Потом у вас родится сын. Потом…
Ясновидящая огнепоклонница вдруг замолчала. А дальше ей нужно было сыграть какую-то роль, чтобы увести всех, кто внимательно слушал её, от ненужных и страшных вопросов — что потом? Похоже, выбранная роль ей удалась. Елена Валерьяновна, которой довелось не только услышать окончание предсказания — «о смерти молодой матери после родов», — но и познакомиться с письмом Жени, утверждала, что та описывала сеанс Глазенап «очевидно, с удовольствием, не обратив внимания на неоконченную фразу».
Права ли Елена Валерьяновна в своём комментарии? Не слишком ли велика её жалость к облитой слезами мученице Жене, образ которой остался нераскрытым и недосягаемым? Не исключено, что Евгения Николаевна правильно поняла недосказанность предсказания и решила испить свою чашу до дна, родить сына, отдав ему всё лучшее, и умереть. Её свёкор Павел Дмитриевич однажды «заглянул ей в душу и увидел там свет». Свет её бессмертной души, возможно, навсегда сохранил отблеск Царскосельского пожара.