Сергей Жаров - страница 11

Жарову удавалось объединить в единое целое всех этих новичков, и их голоса сливались в общую гармонию. Тогда уже в малом чувствовался большой художник, который из ничего создавал умиляющую красоту, что согревала молящихся, примиряла со всеми невзгодами, заставляла забывать близость опасности…

В один из воскресных дней среди единственной улицы какой-то немецкой колонии мы, по обычаю, установили столик и приступили к богослужению. После прочтения Евангелия неожиданно по всему расположению полка противник открыл артиллерийский огонь. Снаряды неслись над головами собравшихся на молитву.

Ни на мгновение не прекратилась служба, Жаров спокойно продолжал пение “Символа веры” и до окончания службы не ускорил темпа. Исполнил все, что нужно. А через четверть часа, назначенный приказом дежурным части полка, выступил на указанные позиции. Уже в другой роли, Жаров, выравнивая свой взвод пулеметчиков, направился к своему месту. <…>

Если квартиры офицеров были разбросаны не очень далеко, любители пения один за другим тянулись к своему регенту “Сереже”, как почти все называли тогда Жарова. Душой этих собраний всегда был он. Но не так уж много выпадало таких тихих вечеров, когда в дружной полковой семье офицеры коротали свой досуг. Кругом царили смерть и разруха.

Однажды наш полк был окружен со всех сторон дивизией противника. Как он вырвался из этого ада — совершенно не понятно. Чудом выбралась часть, охранявшая полковое знамя. В составе охраны оказалась и подвода с пулеметом, на которой сидел Жаров, случайно вынесенный из боя. Таким образом он попал в линию стрелков, отступающих со знаменем.

Несмотря на почти безвыходную ситуацию, Жаров продолжал выпускать ленту за лентой. Конница противника упорно наседала, хотя три наших орудия осыпали врага картечью с близкого расстояния. Положение отступавших было критическим. Вдруг пулемет Жарова замолчал. Но искусный дирижер оказался не менее талантливым пулемётчиком. На подводе, несшейся вскачь за отступающими остатками полка, он сумел устранить неполадку и снова направил пулемёт против преследователей.

Так Жаров, чудом спасшийся сам, спас и знамя полка, около которого оставалось не более 12 стрелков. В колонне отступающих был и я. Может быть, маленький регент, по своей скромности, не помнит этого эпизода, считая его незначительным. Но если кто-то из участников того боя остался жив, тот, я уверен, навсегда сохранил в памяти эти героические минуты».

Осенью 1920 года в Крыму остатки Белой армии вели последние ожесточенные бои на разрозненных участках фронта. Жаров в это время служил пулемётчиком в третьей Донской дивизии Донского корпуса. Его отряд был сильно потрёпан, многие однополчане погибли. Любимый конь — высокий, поджарый донец с белой вызвездью на лбу — убит. А сам Жаров попал в плен в крохотной крымской деревушке. Выжить ему помогли маленький рост и детская внешность.

Красные приказали пленным раздеться до нижнего белья и выстроили их вдоль оврага. Бледный, исхудавший, с бритой после болезни головой, Жаров упал на землю, закрыв затылок руками, и стал ждать смерти. Он был так напуган, что даже молиться не мог. Казаков не расстреливали — рубили шашками: то ли жалели патроны, то ли так мстили за своих погибших товарищей. Когда очередь дошла до Жарова и над его головой ярко блеснула на солнце занесённая шашка, кто-то заливистым басом остановил поднятую руку: «Пожалей мальчишку! Совсем мозглявый! Пусть живёт!» Красноармеец, занесший шашку над Сергеем, остановился. Жаров был последним уцелевшим из пленных казаков…

Конник, пощадивший его, поймал ногой стремя, крепко вцепился в луку и молниеносно вскочил в седло. Конь, пеня и гоняя во рту мундштук, словно играючись, заходил вокруг Жарова, стараясь не наступать на трупы. Ещё несколько секунд конармеец раздумывал, что делать с пленным мальчишкой. А потом резко развернул коня и поскакал в степь. Остальные красноармейцы последовали за ним, пустив коней сначала переменным аллюром, а затем машистой рысью.

Жаров остался один среди порубленных казаков-товарищей, пока его не подобрала старушка из местных жительниц. Она отвела его в хату и долго причитала, как такого маленького взяли на войну. Ей было невдомёк, что она гладила по головке казачьего офицера, положившего своими меткими пулеметными очередями не один десяток красных.