Серж Гензбур: Интервью / Сост. Б. Байон - страница 6
БАЙОН: Итак, ты уверен, это не могло произойти по-другому?
С. ГЕНЗБУР: В больнице? Я бы скорее сам себя прикончил. Предложить себе помощь... в оказании себе последней помощи.
БАЙОН: А ты раньше представлял, что все произойдет именно так?
С. ГЕНЗБУР: Я часто об этом думал... Например, я думал об этом в восемьдесят первом... И в восьмидесятом тоже, потому что мне угрожали смертью, когда я пел «Марсельезу». И...
БАЙОН: Угрозы антисемитского характера?
С. ГЕНЗБУР: Да, да, «Размажем падлу!»[54] Хотя это носило эпизодический характер.
БАЙОН: А ты думал об этом, когда был моложе?
С. ГЕНЗБУР: После первого сердечного приступа[55]. Тогда я решил... Я сказал себе: «Против жизни противоядия нет». До этого я никогда об этом не думал.
БАЙОН: Но в твоих песнях это все же присутствует...
С. ГЕНЗБУР: Человек чувствует присутствие смерти всегда, если, конечно, он не полный мудак.
БАЙОН: А твоя навязчивая идея черного цвета — это было еще до сердечного приступа?
С. ГЕНЗБУР: Черный — это не... Психиатрические больницы окрашены белой краской. Для меня черный цвет — это абсолютная неукоснительность. Цвет смокинга.
БАЙОН: Смерть ведь тоже неукоснительна?
С. ГЕНЗБУР: Здесь нет ни черного, ни какого бы то ни было понятия о цвете. Никаких свойств, никаких цветов. Цвета есть цвета радуги, а серый, черный и белый — это валёры, значения. Для художника. Каким я и был. Ни запах, ни аромат, ни слух...
БАЙОН: И страха уже нет?
С. ГЕНЗБУР: Нет. Как тут не усомниться в иудео-христианской морали, согласно которой за миллиграмм какой-то вечности приходится париться целую вечность в этом вонючем аду...
БАЙОН: Можно ли считать, что тебе хорошо там, где ты существуешь сейчас?
С. ГЕНЗБУР: А я не существую.
БАЙОН: Там холодно?
С. ГЕНЗБУР: Не знаю. Какая температура у собак?
БАЙОН: У мертвых собак?
С. ГЕНЗБУР: Черт возьми! Моя собака жива! В космосе! Меня согревает свет звезд. Моя сука. Нана. Ее ошейник...
БАЙОН: А ты выглядел пристойно?
С. ГЕНЗБУР: Думаю, это был мелкокалиберный пистолет. И пуля не раздробила... голову.
БАЙОН: Ты был выбрит, помыт?
С. ГЕНЗБУР: Я не смог привести себя в порядок до этого, так как все произошло случайно. Жопу мне точно не подмыли.
БАЙОН: Мелкокалиберный пистолет может повести себя весьма коварно.
С. ГЕНЗБУР: Зато эффективно.
БАЙОН: Кто стрелял — мужчина или женщина?
С. ГЕНЗБУР: Не знаю. Мне стреляли в спину.
БАЙОН: У тебя нет никакой возможности узнать?
С. ГЕНЗБУР: Есть. Когда мой убийца даст дуба, то, возможно, будет здесь гулять на поводке моей собаки.
БАЙОН: Пуля попала тебе в затылок?
С. ГЕНЗБУР: Да, совсем как... — нет, не Глюксману[56], а Гольдману[57]. Обо мне писали на первых страницах все газеты.
БАЙОН: Ты тоже упал, раскинув руки в стороны?
С. ГЕНЗБУР: Как Христос? Нет, я попытался подхватить свой бокал, но он выскользнул у меня из рук.
БАЙОН: Тебе было больно?
С. ГЕНЗБУР: Нет. Сработано было чисто.
БАЙОН: А в момент смерти твой «микки» стоял?
С. ГЕНЗБУР: «Микки» встает только у тех, кто вешается. Или у тех, кому делают смертельный минет.
БАЙОН: Да, но ты все-таки кого-то клеил. Может быть, это было уже на продвинутой стадии и...
С. ГЕНЗБУР: Нет, нет. Не в моем возрасте. (Улыбается, как промокший пес.)
БАЙОН: Барышня плюс удар от...
С. ГЕНЗБУР: Эякуляция! Я никогда не скрывал, что есть общего между мной и Микки Маусом: большие уши и длинный х... вост.
БАЙОН: А... — ты можешь отмахнуться, если тебе не хочется отвечать, — твоя семья переживала?
С. ГЕНЗБУР: Да, хотя... (Он и в самом деле отмахивается, отметая вопрос.) Проехали.
БАЙОН: А похоронили тебя достойно?
С. ГЕНЗБУР: Достойно... Когда ты мертв, то невозможно быть достойным. Можно быть только голым.
БАЙОН: Обошлось без религиозности?
С. ГЕНЗБУР: Без.
БАЙОН: Ты оставил точные инструкции?
С. ГЕНЗБУР: Да, в восемьдесят восьмом. Но они были самыми простыми: «Хозяин, я не нарушил ни одного условия контракта. Задание выполнено».
БАЙОН: Подпись «Соколов»[58]...
С. ГЕНЗБУР (раскатистый хохот).
БАЙОН: Итак, тебя похоронили?
С. ГЕНЗБУР: Да, если, конечно, не закидали дюжиной гранат и я не оказался в таком же состоянии, что и Неизвестный солдат. Даже неизвестно, солдат ли это или какая-нибудь корова. Или фриц. В общем, месиво. А может быть, их там человек пятнадцать...