Сесиль. Амори. Фернанда - страница 40

И вот тут-то Сесиль смогла понять, насколько мы не властны над снами, ибо, едва закрыв глаза, она забыла обо всем, что случилось, и перенеслась из комнаты матери в великолепные сады, наполненные цветами и птицами; однако по непонятной, загадочной причине, объяснения которой ее разум и не пытался доискиваться, принимая результат как должное, аромат цветов стал языком, а пение птиц — речью, которые Сесиль прекрасно понимала, но не интуитивно, как на земле, а в силу более совершенного склада, смутно ощущая при этом, что она находится на Небесах: цветы и птицы восхваляли Господа.

Потом вдруг, не ведая, откуда он явился, и не почувствовав его приближения, Сесиль взяла Анри за руку.

Только рука и тело его казались бесплотными; к тому же Анри был очень бледен.

Анри смотрел на нее с бесконечной нежностью, и Сесиль заметила, что может видеть свое отражение в глазах того, кого она любила.

Она прижала руку к собственному сердцу: ее сердце больше не билось; затем чей-то голос прошептал ей на ухо, что он и она мертвы.

В самом деле, Сесиль мнилось, будто в ней не осталось ничего земного. Она видела предметы насквозь; взгляд ее проникал за густую листву деревьев, стены вставали точно из пара, и все предметы были прозрачными; казалось, всюду, где она прогуливалась, обретались лишь бесплотные души, сохранившие, однако, свою земную оболочку, за исключением связанной с ней непрозрачности.

Внезапно ей почудилось, будто навстречу идет женщина под вуалью, похожая на мать. По мере приближения этой женщины Сесиль убеждалась в своей правоте; только женщина не шла, а скользила, и вместо платья на ней был саван. Еще раз взглянув на нее и на Анри, Сесиль поняла, что они все одеты в погребальные одежды. Тем временем мать приближалась. Наконец сквозь складки вуали Сесиль разглядела черты ее лица.

— О матушка! — воскликнула она, пытаясь обнять тень. — Мне кажется, мы теперь очень счастливы, ведь мы все вместе умерли.

При этих словах, произнесенных во сне, наяву послышалось такое отчаянное рыдание, что Сесиль открыла глаза.

Теперь уже баронесса стояла у ее кровати, бледная, как призрак, одетая, словно покойница, и прозрачная, будто тень.

Несчастная мать проснулась первой, она оберегала сон дочери, как недавно дочь оберегала ее сон; затем, увидев, что Сесиль терзает какое-то мучительное сновидение, она встала, собираясь разбудить ее, и тут Сесиль произнесла вслух фразу, приведенную нами.

На мгновение Сесиль почудилось, что она все еще видит сон, но объятие матери вернуло ее к действительности.

— Так, значит, ты несчастна, моя бедная девочка, если считаешь счастьем умереть вместе со мной? — спросила баронесса.

— О нет, нет, матушка! — воскликнула Сесиль. — Если вы поправитесь, чего мне может недоставать для счастья? Думаю, мне снился безумный сон, вот и все. Простите меня, простите меня.

— Увы, дитя мое! — возразила баронесса. — Не я ли должна просить у тебя прощения?.. А между тем, видит Бог, я сделала все, что могла, хотела приучить тебя к жизни простой и смиренной. Зачем Господь вложил в тебя чувства, достойные твоего происхождения, а не нынешнего положения? Скажи, дитя мое, быть может, я, сама того не желая, внушила тебе родовые предрассудки, сословную гордыню?

— О матушка, матушка! — воскликнула Сесиль. — Вы пытались сделать из меня святую, похожую на вас, и не ваша вина, если я выросла гордячкой.

— Стало быть, ты любишь его?.. — со вздохом спросила баронесса.

— Не знаю, матушка. Но только во сне мне казалось, что лучше умереть с ним, чем жить с другим.

— Да исполнится воля Божья, а не моя! — воскликнула баронесса, сложив руки и устремив взгляд ввысь с чувством невыразимого смирения.

И надо отдать должное, смирение баронессы заслуживало всяческих похвал: на протяжении десяти лет единственной ее заботой было изолировать Сесиль от остального мира, чтобы сохранить эту юную душу в чистоте, оградив ее от любой страсти; план соединить ее и Эдуарда, план, благодаря которому, по убеждению баронессы, удалось бы обезопасить дочь от влияния политики, подчинившей себе в ту пору громкие имена и горячие головы, и обеспечить ей тихое, спокойное счастье, с того дня как г-н Дюваль предложил его, этот план полностью завладел сознанием г-жи де Марсийи; она предвидела сопротивление маркизы и заранее решила противостоять ему. Но она не подумала, что исполнение подобного плана может потребовать от Сесиль жестокой жертвы; в самом деле, до той минуты, пока девушка не увидела Анри, сердце ее не восставало против Эдуарда; мало того, как мы уже говорили, она была рада выполнить желание матери и, чтобы успокоить ее, раза два или три сама затрагивала эту тему; но случай, а вернее, судьба привела Анри в Хендон. Маркиза, противившаяся мезальянсу, который грозил ее внучке, заметила взаимную симпатию молодых людей. Разговор, который она имела с внучкой, просветил девушку относительно ее собственных чувств. Чувства эти тревожили Сесиль и во сне. Склонившись к ее изголовью, мать проникла в сердечные тайны дочери, выданные сном.