Сесиль. Амори. Фернанда - страница 50

Грустно улыбнувшись, Сесиль поблагодарила бабушку за данное ей разрешение и вышла.

Она уже сделала несколько шагов по коридору, когда маркиза вернула ее обратно.

Как выяснилось, бабушка хотела попросить Сесиль проследить за тем, чтобы ни одна вещь баронессы не попала к ее собственным вещам.

В шестьдесят лет маркиза боялась смерти больше, чем ее внучка в свои шестнадцать.

Сесиль велела принести в покои матери нужные ящики и благоговейно закрылась там, отказавшись даже от помощи горничной, чтобы лично выполнить долг благочестия.

То была сладостная и в то же время печальная для Сесиль ночь, которую она всю провела в комнате матери наедине со своими воспоминаниями.

В два часа утра Сесиль, не имевшую привычки бодрствовать по ночам, сморил сон; не раздеваясь, она бросилась на кровать, но прежде преклонила колена перед распятием и, так как все окружающие предметы еще более разожгли ее дочернюю любовь, попросила Бога — если верно то, что ей порой доводилось слышать, будто умершие посещают иногда живых, — позволить матери прийти к ней сказать последнее прости в ту самую комнату, где она так часто прижимала дочь к своему сердцу.

И Сесиль заснула, уповая на Божью милость, но Господь не позволил нарушить ради нее суровые законы смерти, и если ей довелось снова увидеть мать, то лишь во сне.

Следующий день прошел в сборах к отъезду; из покоев матери Сесиль перешла к себе, тут настала очередь ее детских воспоминаний, и среди них самое большое место занимали альбомы. К вечеру все было готово.

На другой день Сесиль и ее бабушка должны были покинуть гостеприимный домик, в котором они прожили двенадцать лет. Утром Сесиль поднялась пораньше, чтобы в последний раз спуститься в сад; дождь лил как из ведра.

Сесиль подошла к окну: сад выглядел печальным и унылым, с деревьев облетали последние листья, уцелевшие цветы склоняли свои головки до самой земли, погружая их в стоявшую на грядках мутную воду. Сесиль заплакала; ей казалось, что если бы она расставалась со своими друзьями прекрасным весенним днем, то меньше страдала бы, зная, что впереди их ждет лето, а расставаясь с ними теперь, она видела их агонию — их ожидала природная могила, которая зовется зимой.

Все утро Сесиль ждала хоть малейшего просветления, чтобы добраться до кладбища, но дождь лил не переставая, так что выйти она не смогла.

К трем часам от г-жи де Лорж прибыл экипаж с кучером; погрузили ящики, и наступил решающий момент.

Уезжая, маркиза сияла от счастья; за двенадцать лет, проведенных в этом очаровательном коттежде, у нее не возникло никаких привязанностей, никаких воспоминаний, она не сожалела ни о людях, ни о вещах.

Сесиль же словно обезумела: со слезами она гладила и целовала мебель, ведь часть ее души оставалась в Хендоне.

Когда настало время садиться в экипаж, она чуть было не лишилась чувств — ее пришлось почти нести.

Сесиль взяла на себя заботу о ключе от маленького домика, который в Лондоне следовало отдать г-ну Дювалю. Этот ключ она положила у сердца.

То был ключ от ее прошлого; ключом от будущего владел один Господь Бог.

Девушка попросила кучера сделать крюк и остановиться у входа на кладбище. Как мы уже говорили, дождь хлестал с такой силой, что выйти из экипажа не было никакой возможности. Но, устремив взгляд за решетку ворот, она еще раз увидела могилу, маленький крест и укрывавшие его высокие деревья.

Однако маркиза попросила не задерживаться слишком долго в подобном месте: соседство с кладбищем вызывало у нее неприятные ощущения.

— Прощайте, матушка! Прощайте, матушка! — в последний раз крикнула Сесиль и бросилась в глубь экипажа.

Затем она закутала голову черной вуалью и открыла глаза, лишь когда экипаж добрался до места.

Они остановились у входа в гостиницу «Король Георг».

Другой запряженный экипаж стоял во дворе наготове. Госпожа де Лорж ждала маркизу в предназначенных для нее комнатах. Ее племянник Анри, которого она отправила в Дувр справиться о кораблях, отплывающих во Францию, сообщил ей, что есть одно судно, которое готовится отчалить на следующий день утром.

Чтобы успеть на это судно, надо было, отдохнув лишь совсем немного, трогаться в путь.