Сесил Родс — строитель империи - страница 17

Может быть, хоть это и звучит парадоксально, его подгоняло, делало целеустремленнее то, что сегодня называют комплексами. И, несомненно, болезни.

В 1872 году — первый острый сердечный приступ. На следующий год, впервые приехав из Южной Африки в Англию, выслушал приговор врача: жить осталось не больше шести месяцев. Родсу было тогда двадцать лет.

Он пытался убедить себя, что у его болезни есть и хорошая сторона.

— Во всяком случае, — говорил он, — от сердца умираешь пристойно и быстро. Тут нет ничего омерзительного. Это ведь опрятная смерть, не правда ли?

Дожил все-таки до сорока восьми. Но «миг расставания, час платежа» оказался мучительным и совсем не мгновенным. Перед смертью — недели удушья.

А сердечные приступы, которые преследовали его всю жизнь?

И главное, ведь предсказание ранней смерти никак не забудешь. Вряд ли хоть ненадолго сможешь отделаться от чувства обреченности, от сознания, что времени отмерено мало. Разве может это не сказаться на всем поведении, на характере? Одних оно доводит до состояния оцепенения, и они с остекленевшими от ужаса глазами ждут приближения смерти. Других, как Родса, наоборот, толкает вперед, заставляет лихорадочно выполнять свои замыслы.

Льюис Мичел, биограф Родса, вскользь упомянул, что его мучили кошмары. Однажды друзья обнаружили, что дверь его дома изнутри забаррикадирована тяжелой мебелью. Потом Родс, «помертвев от ужаса», уверял их, что ему явилось привидение. Мичел объяснил страхи своего героя тем, что нервы были расшатаны сердечными приступами.

Конечно, с годами у него накопилось много причин для кошмарных видений и помимо болезни сердца. Но, видимо, прав и Мичел — сказались и приступы, и вечное ожидание скорой смерти.

1873 год. Для скольких людей он стал трагедией всей жизни! Началась «великая депрессия», мировой экономический кризис. В середине 1873-го — крах австрийской биржи, затем банкротства респектабельных фирм и банков в Лондоне, Глазго, Эдинбурге, Нью-Йорке, Чикаго…

Кому было до бриллиантов в том рушившемся мире?

Вольное старательство с бесчисленными крошечными участками было обречено, хотя большинство старателей и не подозревали об этом. Отсутствие контроля над добычей и сбытом алмазов неизбежно вело к падению цен. К тому же верхние слои грунта в копях были уже выработаны, приходилось идти вглубь, а это требовало больших затрат.

Неумолимо надвигались другие времена, приходили другие люди, другие нравы. Кризис, начавшийся в 1873-м, резко ускорил концентрацию производства, приблизил и усугубил трагедии мелких старателей.

…Совсем еще недавно, в конце 1869-го или в 1870-м, отправлялись эти люди на юг Африки из Англии, Америки или Австралии. Были полны радужных надежд, верили в свою звезду, в свои силы. И мир столько обещал…

И вот прошло три года. Всего только три! Но словно вся жизнь позади. Кто-то разбогател, конечно, но большинство, пройдя чересполосицу успехов и неудач, потеряли и то немногое, что привезли с собой. Надежды сменились отчаяньем, уверенность и воля — усталостью и опустошенностью.

За эти три года люди растратили запас жизненных сил. Их звездный час так и не наступил. Уезжали больными и разбитыми.

Тогдашнее стихотворение — как будто о них. Те, кто возвращался домой, были еще не самыми обездоленными. Ведь для того чтобы выбраться отсюда, тоже нужны были деньги, и — увы! — немалые. И многие оставались — побежденными, униженными.

Кому-то повезло, посчастливилось сменить профессию, как канадцу Малькольму Тилу, незадачливому старателю. Оставшись в Южной Африке, он стал потом ее первым крупным историком. Но это исключение. Если денег для возвращения на родину взять неоткуда — нанимайся к тем, кто еще вчера был тебе ровней. Хотя бы к этому двадцатилетнему юнцу — Сесилу Родсу.