Сесил Родс — строитель империи - страница 21

Значит, наивность. И даже ребячество.

«Ребяческий империализм» — так озаглавил когда-то страничку своих воспоминаний о детстве Осип Мандельштам. Даже сама архитектура блистательночиновного Санкт-Петербурга, столицы великой империи, писал он, «внушала мне какой-то ребяческий империализм. Я бредил конногвардейскими латами и римскими шлемами кавалергардов, серебряными трубами Преображенского оркестра, и после майского парада любимым моим удовольствием был конногвардейский праздник на Благовещенье».

Так, может, и Родс пережил нечто подобное? И, став старше, недостаточно повзрослел?

Это свое «ребячество» Родс пронес как знамя через всю жизнь. В 1891 году, познакомившись с известным английским журналистом Уильямом Стедом, Родс послал ему «Символ веры» с припиской: «Как Вы увидите, мои идеи мало изменились».

А ведь тогда Родсу было не двадцать четыре, а около сорока. И он уже был королем алмазов и золота, премьер-министром Капской колонии, героем дня в Англии.

Так что если ранние идеи Родса считать наивными, тогда уж логично признать таким же все его мировоззрение, а его дела — ребяческими забавами.

Что могло навести Родса на мысль о тайном обществе? В «Символе веры» есть слова: «Я знаком с историей, читал я и историю иезуитов». Дальше Родс сообщает: «Сегодня я стал членом масонского ордена».

Значит, 2 июня 1877 года, именно в тот день, когда Родс написал или, во всяком случае, закончил свой «Символ веры», он стал масоном.

Как мы знаем, в последние годы в нашей стране был острый интерес к масонству. Масонам приписывали самую зловещую роль даже в событиях XX века, и прежде всего в судьбе России. О Родсе как о масоне мало что известно, а само по себе его вступление в этот орден, в сущности, почти ни о чем не говорит. Масонами в разные времена были люди самых разных занятий и взглядов — от Вольтера, Дидро, Гете и Моцарта до Эйзенхауэра и Трумэна. В России — от декабриста Пестеля до октябриста Гучкова. А после революции, в эмиграции — там такие разные люди: князь Вяземский, граф Шереметев, генерал Половцев, миллионер Путилов, шахматист Алехин… К тому же далеко не все масоны были политически активны. Так и сейчас, среди нескольких миллионов нынешних масонов. Так было и во времена Родса.

Кто знает, может быть, когда-нибудь историкам откроются новые факты, но пока создается впечатление, что Родс, подобно многим, вступил в масонскую ложу, как вступают в привилегированные клубы. Конечно, у масонства уже не было того ореола, что столетием раньше, во времена, когда в Париже, Лондоне и Санкт-Петербурге блистал граф Калиостро, преподаватель магических наук и демонологии. Но оно было престижно. «Великим магистром» английских масонов в 1875-м избрали принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII.

Родс относился к масонству без трепета. После вступления в ложу рассказал за обедом все подробности тайной церемонии, шокировав своих новых собратьев. Да и в «Символе веры» отозвался о масонах свысока: «Я вижу богатства, которыми они владеют, их могущество, влияние, каким они пользуются, и меня изумляет, как такая большая организация может посвятить себя тому, что в наше время выглядит смешными и абсурдными обрядами без сколько-либо ясной цели». Но вместе с тем, по словам человека, хорошо его знавшего, «он сохранил интерес к масонству до конца жизни».

Неоднозначным было отношение Родса и к иезуитам. «Я вижу, сколь много они сумели сделать, но во имя дурной цели и, осмелюсь сказать, под руководством плохих вождей». Но как бы строго ни судил Родс масонов и иезуитов, в облике тайной организации, которую он предлагал создать, проступают черты обоих орденов.

От способа осуществления своих идей — от создания тайного ордена — Родс впоследствии отказался. От самих идей — нет.

Был ли Родс чудаком-одиночкой, этаким доморощенным философом с далеких алмазных копей, оторванным от активной политической жизни Англии?

В том-то и дело, что из англичан на юге Африки в те годы редко кто так часто дышал воздухом своей родины, как он. Редко кто имел возможность так внимательно прислушиваться к тому, что там происходило. Несмотря на дальность и трудность пути, он бывал в Англии чуть ли не каждый год. Не просто приезжал, а подолгу жил там. И не где-нибудь, а в Оксфорде и в Лондоне, где новейшие веяния времени ощущались раньше всего.