Сестра Верига - страница 3

Она готовилась к их прибытию, очень внимательно. Нашла заброшенную, душную келью по соседству с библиотекой, где поставила самодельный алтарь, украшенный пыточными инструментами, которые, как ей казалось, могли порадовать сенобитов. В больнице рядом с монастырем она нашла смертельно больного ребенка, который уже не заметил, как она взяла у него пинту крови в четвертом часу по полуночи. Николетта смешала ее с собственной менструальной кровью и вылила в чашу, украденную из монастырской часовни. В качестве личного подношения, она положила на алтарь свой хлыст и веригу.

Едва сестра Николетта произнесла последнюю фразу латинского заклинания Афанасия, она услышала мелодичный перезвон, слишком тихий и нежный, на ее вкус. Следом ударил похоронный колокол. Звуки не долетали издалека, но раздавались где-то поблизости, прямо среди темных катакомб, где не так давно погребали тела умерших монахинь, и, по слухам, рожденных ими во грехе детей. Свет мерцал, вторя ударам колокола, и она знала, дело не в обычных перебоях электричества. Нечто, некто приближался. Сожаление кольнуло ее сердце, она вздрогнула, но отогнала страх, мысленно закричав на себя. Она устала бояться, устала чувствовать вину из-за пустяков, устала от собственной слабости. Она жаждала силы, могущества и острых ощущений. Желала сломить других, дабы они почувствовали себя на ее месте. Хотела, чтобы ее уничтожили и воссоздали заново по образу и подобию ордена Гэша.

Раздался новый звук - тик, тик, тик метронома, вторящего ее лихорадочно бившемуся сердцу. Стены комнаты застонали в такт, вздымаясь и опадая. В паутине трещин Николетта увидела свет, желтовато-белый, болезненный. Стены содрогнулись, и она отступила к порогу, готовая бежать, если ей не хватит смелости. Свет залил келью, и до нее донеслись голоса, прекрасные, но жуткие, как саундтрек к фильму, воспроизведенный не на той скорости.

Высокий сенобит – мужчина – вошел, сопровождаемый остальными, но Николетта не обратила на них внимания. Она ахнула, не от ужаса, от восхищения. Он был великолепен, как падший ангел, сиял, словно прекрасный принц, несмотря на шрамы, раны, булавки, проволоку и гвозди, терзавшие его лицо и тело. В его глазах плескалась адская мука, пришпиленные булавками веки навсегда остались открытыми. К длинному черному кожаному фартуку, мокрому от крови, пристали кусочки мяса. Голые руки покрывали вериги – их острые, как бритва, шипы впивались в кожу. Колючая проволока стягивала его грудь, на ногах звенели цепи.

Он поднял окованную сталью плетку-девятихвостку из черной кожи. Сестра Николетта поняла зачем: это был подарок. Специально для нее. Она опустилась на колени и, изящно, словно мадонна, раскинула руки в немой благодарности. Он улыбнулся, показав идеальные окровавленные зубы, заостренные, как клыки.

Сильный теплый порыв ветра, наполненный ароматом ванили, ударил с его стороны, швырнув сестру Николетту на пол. Ее одежды взметнулись, обнажив ее потайные места и на миг ослепив. Она подняла руки, и с нее сорвало рясу и плат. Они улетели во тьму, как огромная обезумевшая черная птица.

Он взглянул на Сестру Николетту – обнаженную, покорную монахиню – все еще улыбаясь, почти удивленный ее восторгом. Заговорил, и его голос отразился от стен кельи:

- Ты понимаешь, о чем нас просишь? Знаешь, что с тобой будет?

Сестра Николетта ответила:

- Да, я всем сердцем желаю этого. Возьми меня. Сделай меня одной из вас, если сочтешь достойной. Я отдам тебе все. Душу, тело, разум и сердце. Ты знаешь, они уже твои, если хочешь.

Он засмеялся, следом и остальные, скрытые тьмой. Его веселье не напугало сестру Николетту, напротив обрадовало ее. Она жаждала его объятий. Хотела подняться и подойти к нему, но не смогла пошевелиться. Она почувствовала, как что-то впилось ей в запястья и лодыжки, опустила глаза и увидела серебряные, оканчивающиеся крюками цепи, натянутые невидимыми руками. Они уходили во мрак, раскрывая ее, растягивая, словно на незримом пыточном колесе. Боль от острых, как иглы, крюков, терзавших ее, ослепляла, но не могла сравниться с новыми ощущениями, переполнявшими тело. Казалось, ее нервы горели огнем, отзываясь на каждую пылинку, опускавшуюся на беззащитную плоть, каждая песчинка царапала спину и ягодицы. Она чувствовала, словно ее сжигают заживо, даже дышать было больно – воздух резал легкие. Но боль не сводила с ума, не пугала, лишь глубже погружала в странный экстаз. Потайной огонь, зародившийся в ее промежности, поднялся к бедрам и выплеснулся наружу, волнами жгучих содроганий. Сестра Николетта кричала и дергалась, удовольствие и боль смешались в адский коктейль. В нем было все, о чем она мечтала, даже больше.