Сестренка батальона - страница 43

Каким будет конец войны, это представлял каждый. Во-первых, необъятная радость. Во-вторых, тишина. Ни грома пушек, ни бомбежки, ни пулеметной трескотни. В-третьих — дорога домой. На Родину. К родным и близким. И работа. Твоя любимая, по которой так истосковались руки.

— Давай оставим здесь свои отпечатки, — сказала Наташа. Она легла на спину, распластав руки. Поднялась осторожно. — Видишь, какая я большая?

— А ну-ка я, — Юрка тоже плюхнулся на снег, а встав, восторженно закричал: — Ой, я почти такой, как ты!

Солнце скрылось за деревьями. Снег из голубого стал сероватым. На лес спускались сумерки.

— Пойдем в первую роту, — предложила Наташа. Юрка взял ее за руку, и они побежали, то и дело проваливаясь в глубокий снег.

В землянке было темно.

— Что это вы сумерничаете? — удивилась Наташа.

— Дневальный у нас такой. Си-мочка! Купа-авин!

— Ай-яй, Федя, называл ласковый имя, шибко осердился, значит! — с притворным и воскликнул Абикен.

— Этот легкокрылый Серафим, наверное, весь день на гитаре тренькал, — проворчал Марякин.

— Романсики распевал, — поддержал Иван Иванович.

— А что я мог сделать? — оправдывался Купавин. — Искал кладовщика, помпохоза. Никого!

— Может, ты к помпохозу за тряпочкой для носового платка пойдешь? — усмехнулся Братухин. — От шинели надо было отрезать.

— Так у меня бушлат. Хотел, правда, у Ивана Иваныча отхватить, — засмеялся Купавин.

— Я тебе отхватил бы! — огрызнулся Иван Иванович, — Для того, что ли, мне ее выдали да еще в красноармейскую книжку вписали?

— Братцы, так у Абикена же шинель до пят! — осенило вдруг Братухина. — А ну надень! — потребовал он.

Купавин светил спичками.

— Ты же в ней на кавалериста похожий, — убеждал Братухин Галиева.

— Ой, какой крохотуля! — всплескивал руками Марякин. — Ребята, гляньте-ка, а гимнастерка-то ему до сапог достает.

— А сапоги тебе в паху не натерли? — притворно-серьезно осведомился Иван Иванович.

Черные глаза Абикена блеснули влажно. Он рванул с себя шинель.

— На, режь, режь много фитиль! А смеяться не смей! Я татарин, он цыган, он украинца — над всем смеялся, всем больно делал!

— Абикенуша, миленький, ну что ты? — обнял его Братухин. — Разве мы потому? Солдату по уставу быть веселым полагается. Дразнит же меня Сима чалдоном. А Рожков все уши прожужжал, частушку про меня поет: «Ты пошто меня не любишь, я пошто тебя люблю?» Или еще: «Милый, чо, милый, чо?» А Иван Иваныч меня нечистым духом кличет. Но это же все по-доброму, в шутку, милый ты мой человек.

— Моя все понял, — еще не остыв от обиды, буркнул Галиев.

— Вот и порядок. А шинельку — не хошь, не давай. Мы у Ивана Иваныча выклянчим. Всей-то артелью для общей пользы. Как, Иван Иваныч, а?

— Давай ножницы, сам отрежу. Я тебя, непутевого, знаю. Состроишь мне одну полу длинную, другую короткую.

— Нет, — встал между ними Абикен. — Твой, Ивана Ваныч, шинель шибко короткий. Мой шинель шибко длинный. Надо резать мой шинель.

— Твой так твой, — поспешно согласился Федя. — Это для тебя, Абикенушка, даже лучше. Удобнее ходить. А у Ивана Иваныча отрезать, коленки застынут.

Лампу из снарядной гильзы с новым фитилем торжественно водрузили на стол.

— Вот теперь другое дело, — довольно потирая руки, сказал Братухин. — Сыграй-ка, Сима.

Купавин взял гитару.

— Эх, чавела! Плюньте Купавину в глаза, если мы завтра в наступление не пойдем!

— Клянусь, Сима, рискуешь, — предостерег его Марякин. — Нас целый батальон. Заплюем с ног до головы.

— Ха! Завтра Новый год. А кто мне скажет, что лучше: встречать Новый год в такой райской землянке, в тепле, при свете, за кружкой водочки, или идти в бой?

— Ишь ты, губа у тебя не дура.

— Значит, лучше встречать Новый год? — уточнил Сима.

— Конечно, оно приятнее.

— Вот так и немец рассуждает. А мы что должны делать? Отвечай, Братухин!

— Пьянствовать. Год-то какой? Последний военный год.

— Эх, голова! Что мы должны делать, Рожков?

— Должны мы в ночь под Новый год пойти в наступление, поскольку немцы не ждут... — зачастил Рожков.

— Слышали умные речи? Во, брат! Мал золотник, да дорог. Тараторит, как пулемет, зато соображает... — В восторге Сима поцеловал свои пальцы. — Настоящий цыган! А рекогносцировка? Абикен, когда бывает рекогносцировка?