Сестренка батальона - страница 6

— Эти сутки без тебя были пыткой, — устало заключила Наташа и уткнулась лицом в его грудь. Виктор чувствовал под ладонями ее острые лопатки, ее худенькие вздрагивающие плечики, и сердце его переполнялось нежностью.

Виктор поднял мокрое от слез и дождя Наташино лицо. Ямочка на подбородке. Едва приметные и совсем некрасивые брови. Голубые глаза. Чуть вздернутый тонкий нос. Впалые щеки...

— Милая девочка. — Вздохнув, он взял ее холодные руки в свои, прижал к колючей, рыжей щетине.

Ее удивил и обрадовал этот жест. Виктор мог позволить такое, когда был уверен, что рядом никого нет. «Все вокруг лишены счастья быть вместе с любимыми, и нужно щадить их сердца, их чувства», — строго выговаривал он Наташе, когда после боя она бежала к нему и на виду у бойцов приникала головой к его груди. Но сейчас их несомненно видели, однако это почему-то не смущало его. Он даже поцеловал Наташины ладони — одну и другую. И так, держа ее руки в своих, отчего идти было неудобно, они пошли по высокой мокрой траве.

В сооруженной для них палатке, не раздеваясь, только сняв сапоги и ремни, легли они на влажную от сырости постель из травы и веток, накрытых сверху одеялами.

Глухо, монотонно долбил о брезент палатки дождь, журчала стекающая струйками вода, сердито, порывами шумел лес. Наташа поежилась от охватившего ее озноба. Обдав ее лицо горячим дыханием, Виктор встревоженно спросил:

— Очень болит? Только честно!

— Немного. Осколок был большой, но ударил рикошетом. От стены дома. Повезло, правда?

Он помолчал, пальцами касаясь ее лица, и вдруг заговорил взволнованно, тревожно:

— Наташа, милая, я так люблю тебя, так люблю. Ты для меня все, родная моя девочка. Родина и ты. Ты меня не разлюбишь, не забудешь?

— Что-то случилось, Виктор? Что, что? Я заметила еще там, когда мы пели...

— Слушай, Наташа...

Это «Наташа» тоже встревожило. Раньше он называл ее просто Натка.

— Слушай! — Он сел. Взяв ее руку, замолчал, собираясь с мыслями. — Как тебе объяснить? Понимаешь, мы должны овладеть перекрестком дорог, который не смог взять наш сосед.

Смысл сказанного дошел не сразу. Наташа знала, что соседом был танковый батальон в полном составе. Но она не знала, что этот батальон уже шесть раз ходил в атаку на дорогу, по которой гитлеровцы торопились вывести из «мешка» свой войска, однако неизменно попадал под прицельный огонь «тигров» и, оставляя дымящиеся танки неподалеку от насыпи, откатывался в лес. Не знала Наташа и того, что основная дорога, по которой отступали немцы, проходила по гребню высокой насыпи и возвышалась над заболоченными луговинами. Однако она сразу ухватила главное: если не преградить немцам пути отхода, «мешок» останется пустым, боевые действия многих частей окажутся бесполезными.

«Пять танков — это хорошо для такой операции, — прикидывал Виктор. — У немцев на исходе горючее и очень мало снарядов. А разгром «буйволов» создал батальону некоторые преимущества по сравнению с соседом: мы держим одну из дорог, ведущих к насыпи...»

— Но черт возьми, у них такое выгодное положение! — сквозь стиснутые зубы выдавил он. Спохватившись, склонился над Наташей, сказал как можно будничнее: — И все-таки я должен! Это очень важно, понимаешь? Там танков и орудий — десять полков «буйволов» укомплектовать можно. Нельзя, чтобы вся эта техника снова начала действовать против нас. Правда?

— Правда, — прошептала Наташа только для того, чтобы не дать ему заметить, что теперь она поняла все, решительно все.

— Сам командующий армией приказал! — сказал Виктор. Наташа отвернулась, почувствовав нарочитость этой похвальбы. — Я продумал все до мелочи, — успокаивал ее Виктор. И, загоревшись, объяснил: — Понимаешь, Натка, надо, чтобы нас не сумели и не успели обстрелять. Значит, танки следует вести далеко друг от друга. Это во-первых. На предельной скорости — во-вторых. И не по лугу, а прямо по дороге, которая ведет к перекрестку. Это в-третьих. Вот смотри... — Виктор тронул ее за плечо.

Она оперлась на локти и стала слушать, а сама смотрела на его руки. Смысл слов не доходил до нее. Она слышала только его голос.