Сестрёнки - страница 52
Звонок звенит звучно и чисто. Сейчас начнется урок польского языка. Станислава должна идти на французский в выпускном классе. Опаздывать не годится. У второй преподавательницы окно, но она обещала директору сконфигурировать компьютер.
Так что у дверей раздевалки они расстаются. Нет необходимости что-либо говорить. Еще будет возможность переговорить спокойно, без спешки, без заглядывающих в глаза черных стволов. Катаржина отдает девушке оставленный под душем булатный стилет. Это окончательный знак доверия. Врагам оружие не отдают… Моника вбегает по лестнице.
— Погоди! — кричит за спиной Станислава.
Девушка останавливается, поворачивается.
— Да? — лицо ее освещает улыбка.
— Заскочи к нам завтра, после занятий; я сделаю лечо.
— С удовольствием. Спасибо за приглашение.
Теперь она перескакивает по несколько ступеней. Золотые волосы влажной волной спадают ей на плечи. Девушка слегка дрожит. Не нужно было так долго стоять под холодным душем.
Небольшая, уютная квартирка. Окно выходит на краковские Плянты. В стекло стучит дождь. Осень… А внутри тепло и очень даже приятно. В воздухе расходится запах шарлотки, чая и древесного угля из самовара. Княжна Моника сидит по-турецки на толстой шкуре северного оленя, просматривает томик эфиопских стихов. Лошади в последнее время все больше привыкают к ней. Шарлотка им нравится больше морковки. Еще немного, и можно будет насытить жажду…
>Плянты рядом с Ягеллонским Университетом
Катаржина разжигает самовар. Ее кузина у стола провозглашает тираду:
— Найдем Сендзивоя. На сей раз я выдавлю из него побольше тинктуры. Быстренько сделаем себе килограммов пять золота и купим на него жилище побольше, на три или даже четыре комнаты. Как-нибудь устроим, чтобы ты смогла поселиться с нами… Как только сдашь на аттестат зрелости, срываемся отсюда. К примеру, в Боливию…
Она разливает в рюмки сладкое красное грузинское вино. В три рюмки.
— Вообще-то говоря, детям спиртного давать не следовало бы, — урчит она себе под нос. — Ну да ладно, сегодня такая оказия, сделаем исключение… Пей, девонька.
— Не называй ее «девонькой», — мягко укоряет ее «кузина». — по свету она шастает на семьсот лет дольше тебя, соплячка…
Княжна тепло улыбается им обеим. Совершенно не важно, сколько ей лет, главное, на сколько себя чувствуешь. А она чувствует как раз на свои шестнадцать. Может даже выдавать себя за их младшую сестру. Черт подери, она даже готова разрешить, чтобы ее гоняли чистить картошку и делать уроки. Так давно никто уже не дарил ей свою дружбу. Моника даже успела забыть, насколько замечательное это чувство…
Стоящий как и каждое утро на своем посту перед дверью директор школы издалека заметил сияние светлых волос. Моника Степанкович вновь оделась довольно странно. Сейчас натянула на себя великоватый на пару номеров свитер из тех, что гурали (жители горный районов Карпат) продают возле Главного Вокзала. Серая шерсть замечательно гармонирует со светлыми волосами. Заметил он и еще одну перемену. Со вчерашнего дня ее лицо подсвечено каким-то внутренним светом. Он и не знал, что та способно так мило улыбаться…
По улице приближается преподаватель биологии. Он тоже улыбается, но при виде этой улыбки у директора по спине пробегает дрожь. Странный тип. Есть в нем нечто неуловимое, заставляющее удвоить бдительность. Но пока что нет никаких причин, чтобы указать ему на дверь.
Преподаватель польского языка рвет волосы на голове. Из пятнадцати девиц одна только красавица-сербка прочитала заданный текст. И даже кое-чего поняла, хотя пока что у нее все ужасно путается. Польский она знает еще слабовато… Но необходимо оценить ее стремление.
— Отлично, — прерывает он ее ответ и записывает в дневник жирную шестерку.
Девушка робко благодарит и садится на место. В толстом свитере она выглядит намного лучше. Моника открывает тетрадь, записывает тему урока. Учитель поглядывает на нее. Что-то в ее жизни должно было измениться. С утра она ходит по школе как бы танцуя. На лице постоянно гостит улыбка. Благодаря ней девушка выглядит еще красивей.
Поначалу алхимик снимал жилье в Новой Гуте. И раньше, пару раз в жизни, бывали у него идиотские идеи. А эта, похоже, была самой глупой из всех предыдущих… Приходилось жить в разных паскудных местах, но это — явно — самое отвратительное. Вид соседа, ссущего прямо на лестнице в подъезде переполнил чашу… А если подумать — ну что его так тряхнуло? В XVII веке в этом ничего удивительного не было. Он и сам прекрасно помнит те времена, когда ночные горшки из окон выливали прямо на улицу. Похоже, уж слишком легко привык он к новым стандартам цивилизации. Так, нужно поискать себе иное жилище. По мере возможности, подальше отсюда. Вот только: где?