Северная симфония - страница 3
Королева улыбалась.
Алмазные слезы капали из пролетающей тучи. Низкое темное облако прошло на туманный запад.
А прямо была лазурь свободная и бледно-голубая,
В тот час родилась королевна. Пала красная мантия на мрамор перил. Король, весь в белом шелку, весь в утренних, алмазных искрах, молился над ребенком своим.
И навстречу молитве сияла голубая бесконечность, голубая чистота восходящей жизни.
Король пел над ребенком своим. Он с каждым аккордом срывал со струн розу.
И день проходил. Стая лебедей потянула на далекий север. Звезды – гвозди золотые – вонзались в сапфировую синь,
С песней уснул король над ребенком своим. Уснула и мать над ребенком своим.
Они были одни, одни во всем мире.
Вечность строгою птицею летала во мраке ночном.
Королевна росла на вершине.
Бывало, мать, вся в шелку, говорит ей чудесные слова, отец молится на заре.
А вдали летят белые лебеди, окруженные синевой, и она следит, как исчезают они в мимолетном облачке, как кричат в белоснежном облачке.
И она склоняет голову на плечо к матери. Закрывая синие очи, слушает песни отца.
Отец срывает со струн розу за розой… Алые, белые – летят они вниз, освещенные легкой зарею.
Жемчужные слезы капают из пролетающей тучки, а деревья шумят в тумане на заре.
И маленькой королевне кажется, что она получает невозможное, и она подпевает королю-отцу.
В голосе ее – вздох прощенных после бури, а в изгибе рта – память о далеком горе: точно кто-то всю жизнь горевал, прося невозможного, и на заре получил невозможное и, успокоенный, плакал в последний раз.
Но раз вплелась печаль в песни отца, в песни короля. И только белые цветы, белые и смертельно бледные, слетали со струн.
И король поник и сидел без кровинки в лице.
Точно он, король, почуял лёт бесшумного темного лебедя из родимых стран. Звали темного лебедя лебедем печалей.
Так жили они на вершине башни, упиваясь высотой в своем одиноком царстве.
Серебро блеснуло в кудрях у короля. Морщины бороздили лицо матери.
За летом наступала осень. Темные тучи отражались в реке, блиставшей свинцовыми полосами.
Одинокая сосна плыла вдаль опущенной вершиной. Серый туман заволакивал вершины дерев.
Уходили жить под террасу в изразцовую комнату. Изредка прогуливались вдоль террасы.
Королевна выходила в теплом одеянии, отороченном горностаем. Почтенный король прятал свои руки в рукава от стужи.
Он любил топтаться на месте, согреваясь. Его нос становился красным. Оглядывая окрестности, он говаривал королевне: «Скоро выпадет снег».
Пролетали и каркали вороны.
Надвигалось ненастье. Мать сиживала у окна в изразцовой комнате. Не смела выйти на осенний холод – вся седая, вся строгая, вся покорная судьбе.
Отец поговорит о минувшем горе. Голову склонит. Стоит опечаленный.
Тогда прилетал лебедь темный и садился на перила террасы.
Королевна боялась лебедя темного. Звали лебедя лебедем печален.
А потом проливались ливни. Стояла сырость. Приходила северная зима. Блистала по ночам у горизонта полярным сиянием.
Над лесными вершинами пролетал ветер, Ревун, сжимая сердце смутным предчувствием.
Было тепло и уютно в изразцовой комнатке. Была изразцовая комнатка с очагом, тихо пылавшим, с мехами по стенам, с парчовыми и бархатными лавками.
Здесь, прижавшись друг к другу, коротали зиму.
А над головою словно ходили… Раздавались шаги на террасе. Словно отдыхал один из холодных летунов замороженного полюса.
А потом вновь летун срывался, продолжая хаотическую бредню.
В изразцовой комнатке слушали вьюгу и не жаловались. Только в окошке стоял плач, потому что оттуда била тусклая мгла и там мелькали бледные вихри.
Молодая девушка дремала на коленях державной матери. Отец, сняв свою красную одежду и оставшись в белом шелку и в короне, безропотно штопал дыры на красной одежде и обшивал ее золотом.
Раз в год ночь зажигалась огнями: невидимые силы возжигали иллюминацию. Сквозь морозные узоры из окна рвался странный свет. Всюду ложились отсветы и огненные знаки.
Король подходил к королевне в своей заштопанной одежде, обшитой золотом. Трепал по плечу. Говорил, сдерживая улыбку: «Это рождественская ночь…»
Иногда в окнах пропадали морозные узоры. Чистая ночь смотрела в окно.