Севка, Савка и Ромка - страница 10

стр.

«Весна!» — подумал Трошин и невольно ускорил шаги.

Не останавливаясь, он спустился по крутому берегу, оперся на санки коленом и огляделся. Кое-где сквозь трещины темнела вода. Было тихо, озеро спало.

«Должно быть, бобры прогрызли плотину, чтобы понизился уровень воды на озере и паводком не снесло всего, что они построили, — подумал Трошин. — Кто знает…»

Солнце пригревало все сильнее, и с каждой секундой усиливались капель, шум ручейков, со всех сторон торопящихся к озеру, шорохи, шелесты, разноголосое птичье пение.

У самого берега, возле норы, Трошин свалил тяжелую кладку, привязал к проволоке веревку, а к концу веревки прикрепил ивовый прут.

На крутом берегу росли три березки, ветла и несколько осин. Трошин внимательно осмотрел деревья одно за другим, проводя ладонью по мокрой коре; наконец облюбовал осину с прямым и гладким стволом и, согнув вокруг нее ивовый прут, прикрепленный к веревке, соединил концы прута проволокой. Потом отошел на несколько шагов, оглядывая сделанное, вернулся, вынул из-за пояса топор и обрубил ветки, мешающие кольцу скользить по стволу.

«Теперь хорошо, — подумал он, — теперь надежно, — и с облегчением перевел дыхание. — Теперь хоть бы самый большой паводок, хоть бы и затопило берег…»

* * *

…Был еще день, надо спать, но Седой очнулся в одно мгновение и, не раздумывая, рванулся в нижний коридор, точно его швырнуло пружиной. Вода неслась мимо норы, иногда что-то тяжело ударяло о берег, и тогда все вздрагивало, а с потолка коридора падали комья земли.

Седой свернул в ход Верхней норы, которая почти никогда не затапливалась паводком, но почувствовал, что сыновья уже прошли этой дорогой, и вернулся обратно.

Сколько раз он со старой своей бобрихой в такие же паводки провожал в дальний путь подросших детей, чтобы они искали новые места, создавали озера на протоках и ручьях, пересекавших лесной край, когда-то заселенный бобриным народом…

Но вот старая бобриха погибла. Седой остался один, и ему надо заводить новую семью или доживать в одиночку. А это озеро пусть останется сыновьям; они уже достаточно выросли и знают, как валить деревья, строить и чинить плотины, заготовлять корм на зиму, рыть подземные ходы, встречать волка, не давая ему зайти со спины, — нелегкую бобриную науку, которой Седой обучался всю жизнь и которую он передал своим детям.

Бобр шел по коридору медленно, втягивая носом с юности знакомые запахи, заполнявшие просторное и крепкое жилище.

Вода шумела все сильнее. Вот она, пенясь, неся листья, веточки, щепки, устремилась в кольцевой коридор. Бобр ринулся против течения. Он окунулся, пробрался к выходу, проплыл под водой несколько десятков метров и вынырнул на поверхность, ослепленный ярким светом.

Нельзя было узнать старого леса. Река Суровица, протекающая в километре от бобриного озера, разлилась и затопила лес, докуда хватало глаз. Деревья стояли по пояс в воде. Льдины, бревна, кучи валежника плыли, обгоняя друг друга.

Крутой берег, где под корнями старой ветлы глубоко спряталась верхняя запасная нора Седого и его семьи, превратился в остров.



Седой выбрался на берег. Заяц с зайчихой сидели под березкой и не отрываясь испуганно глядели на вспененные потоки. Бревна и льдины подплывали к острову и, ударившись о переплетенную корнями, еще не оттаявшую землю, стремительно скользнув в воронку водоворота, выплывали на простор и исчезали вдали.

Мокрые зайцы провожали их глазами, вздрагивая каждый раз, когда течение с силой, точно пробуя прочность маленького островка, ударяло по нему огромными бревнами, подкидывая их легко, как щепки.

Вода ревела в водовороте, со свистом прорывалась через густые заросли, прибывала с каждой минутой, срывая с места все, что не могло противиться ее могучему напору. Она несла вдаль, по бесконечной весенней дороге, деревья, вырванные с корнем, и дубовые листья, стог сена и бледнозеленые водоросли…

Только кладка — плотик, сделанный Трошиным, — натянув веревку, противилась потоку. Вода заливала плотик, бросала из стороны в сторону и мчалась дальше с негодующим всплеском, словно поручая следующей волне сорвать наконец и унести эту непокорную груду бревен и хвороста.