Сейф командира «Флинка» - страница 68

Ничем помочь ему не мог и радист Пучков. Еще на берегу Рындину была запрещена постоянная двусторонняя связь. «Флинку» разрешалось слушать, а самому радировать только в исключительных и особо оговоренных случаях. Поэтому вахтенный радист лишь тщательно контролировал эфир, особенно прислушиваясь: не сообщит ли что-либо «Флинку» штаб? А передатчик в радиорубке был вообще отключен и опломбирован. За весь день Рындин послал штабу лишь одну коротенькую радиошифровку, для передачи которой старпом лично распломбировал и снова запломбировал передатчик.

Так что Федотов руками Пучкова не мог сообщить своему разведцентру не только о движении «Флинка», но даже о своем удачном внедрении в его экипаж.

На маяке прошла большая часть жизни Яна Баугиса. Сюда он привел жену, здесь вырастил двух сынов, здесь овдовел, здесь недавно потерял второго и последнего сына...

И здесь же теперь нищим приживалом у гитлеровцев мученически растягивал черные дни своей старости, которая уже явно спешила оборваться. Ян не цеплялся за жизнь, ему просто надо было дожить до возвращения Советской власти или надежной связи с ней.

Старший сын Яна в начале войны был насильно мобилизован немцами в «латышскую дивизию» и вскоре погиб на Восточном фронте. До отца дошли слухи, что его Арвида — при попытке перебежать к «сталинцам» — срезал из пулемета свой же ротный. Младший сын, Бруно, был связан с латышско-советским подпольем. Это окончательно открылось отцу недавно, когда Бруно взялся передать на Большую землю секретное сообщение отца. Ушло ли, было ли оно принято и понято Центром — отец так и не узнал: Бруно в городе схватили гестаповцы...

До войны, едва только Латвия снова стала Советской и вошла в СССР, на маяк по весне заехала кавалькада из восьми всадников при двух повозках — этаких «детей прерий» в ковбойках, бриджах и стетсонах. Возглавлял их рыжеватый мужчина лет тридцати пяти — общительный, веселый и уважительный.

— Здравствуйте. Вы хозяин? Вы позволите нам ненадолго остановиться здесь? Мы не помешаем...

Баугис молча слушал, попыхивая трубочкой. Гость чуть смутился:

— Извините, мы по-латышски еще не научились, а вы по-русски...

— Это ничеко, я русский помню, — сказал Баугис и пожал гостю руку. — Сдрафствуйте. Меня софут Ян Баугис.

— А я Михаил Михайлович Михеев — запомнить легко. Я начальник геолого-поисковой партии, вот мои товарищи по работе, — указал на остальных «ковбоев». — Мы обработаем этот участок и перекочуем дальше.

Так состоялось знакомство. Через полчаса повозка уже стояла в сарае, расседланные лошади хрупали овес под навесом, а геологи весело варили в ведре уху.

Вечером у затухающего костра Михеев и Баугис беседовали уже как давние друзья.

— Я в Кронштадт служил в китрокрафическом отряде атмирала Рындина, — свободно, но с сильным акцентом рассказывал латыш. — Слышаль такой? У неко сын гардемарин был... Ошень умный был атмираль и польшой туши человек. Царский министр, турак, прокнал его. Прощаясь с нами, атмираль коворил тем, кто уже выслужил: «Ну, пратцы, пока я еще в силе, просите, кому чеко нужно. Што моку, стелаю». И я пришел к нему и коворил так: «Ваше превосхотительство, госпотин атмираль. У меня тома нет, земли нет, скота нет, ротных нет, жены нет — ничеко нет. Явите милость, стелайте меня маячным служителем». И он сказал мне: «Я тепя снаю, унтер-офицер Ян Баугис. Слушил ты достойно: на морякоф не доносил, перет начальстфом не подличал, матроса ни расу не утарил, новобранца не обител. Быть тепе не служителем, а смотрителем маяка. Обещаю». И с тех пор я сдесь, на этом маяке...

День ото дня дружба крепла. Несмотря на разницу в возрасте, они очень привязались друг к другу, прониклись взаимной симпатией и уважением. Михеев был одержим поиском сталинита. И упрощенно растолковал Баугису, что со студенческой скамьи ищет залежи очень редкого минерала, которого у нас в стране крайне мало и который ей нужен для варки высокосортной стали.

— О та, это таст польшой польза наш феликий страна! — соглашался неторопливо Баугис. — Я теперь хорошо понимаю, ты ошень важный тело телаешь, Михас!