Сфера Дайсона (Остров надежды-4) - страница 5
Воронцов потерял сознание от внезапной перегрузки, но спасительное забытье длилось считанные мгновения. Автоматика боевого скафандра не могла позволить солдату валяться в беспамятстве, когда вокруг кипит бой, и острый укол инъектора сразу же привел его в чувство. К горлу подкатила тошнота от наступившей невесомости, но гораздо хуже было безошибочное ощущение чего-то страшного и непоправимого…
Андрей понял, что орудийную башню оторвало от крейсера.
В такие секунды главное – не потерять голову. Он поочередно включил телескопический обзор, сигнальный маяк и аварийный передатчик.
Тишина… Он еще и еще раз выходил на связь, пока наконец не понял бесплодности таких попыток.
Его отсек летел куда-то, беспорядочно вращаясь, экран радара был темен и пуст; ни единого шороха в коммуникаторе, ни команд, ни призывов о помощи. Лишь на приборной панели одна за другой вспыхивали красные предупреждающие строки:
«Термоядерный взрыв в пространстве.. Дистанция – три световых секунды. Время – минус семьдесят секунд».
«Вторичное излучение».
«Нагрев обшивки выше допустимого предела на 800 градусов».
«Функции защитного поля не восстановлены».
«Лазерное орудие – порядковый номер 5 – уничтожено».
«Система аварийного жизнеобеспечения включена».
«Ваш отсек преобразован в автономный модуль».
«Рекомендовано поддерживать предельный уровень личной защиты в течение пятидесяти часов».
«Угроза для жизни!»
Последняя надпись назойливо мигала.
Каждый из нас, прежде чем умереть, должен был сойти с ума. А ведь мы – я имею в виду целое поколение, – миллионы молодых парней на пятидесяти семи колонизированных планетах, – мы выросли, не зная боли и страха. Позже нас назвали «саженцами войны»…
Наверное, тому, кто прошел хотя бы одной, самой короткой тропкой этого чудовищного противостояния, уже невероятно трудно, почти невозможно верить, что мир был иным. Но я помню. Помню беззаботный смех матери, добрые глаза отца… Теплую воду пурпурного океана родной планеты. Помню свое ощущение безграничного покоя и счастья, какое бывает только у маленьких детей. Мир лежал у моих ног, такой огромный, удивительный и теплый. Он был моим.
И так было везде. Планеты, колонизированные в период Великого Исхода1 , за четыре столетия окрепли, превратившись из диких и враждебных в развитые, цивилизованные миры. Мы были первым поколением, которому не нужно было бороться за выживание… но все наши мечты оказались втоптаны в грязь, смешаны с пеплом, заморожены вакуумом…
Я не обвинитель и не пацифист. Я – солдат, легализованный государством убийца, силой обстоятельств вырванный из порочного круговорота смерти и брошенный посреди ледяного, великого ничто подыхать и думать…
…Два часа назад он был молод и полон сил, и вот теперь умирал – медленно и страшно.
Его пересохшие губы что-то шептали, но за толстым стеклом гермошлема не было слышно ни звука.
Мониторы внутренней связи серебрились беспорядочным мерцанием точек… Многочисленные консоли управления утратили многоцветье индикационных сигналов, экраны потускнели, подсветка панелей и датчиков погасла. Кибернетическая система орудийного комплекса умирала вместе с человеком.
Прошло всего несколько минут после того, как аварийный информ выдал последнее сообщение. Сгоряча Андрей не обратил внимания на суммарную мощность взрыва, да и в любом случае она показалась бы ему нереальной – не было в составе обоих флотов оружия, способного генерировать такую мощность, что зафиксировали датчики, пока он вдруг не почувствовал, как тупая боль принялась выламывать его суставы.
Нет ничего хуже осознания неизбежности. В панике взгляд Андрея заметался по приборным панелям.
Проникающее излучение… Угроза для жизни…
К горлу подступила тошнота. Суставы уже не болели – они пылали, как и все тело…
Андрей понял – приборы не врут и его отсек летит среди бушующего ада тяжелых частиц… и они каждую секунду неслышно пронзают плоть, разрушая клетки…
Ужас сжал его горло ледяными, корявыми пальцами. Андрей вскочил, распахивая створки встроенных шкафов. В глубине одного ровно поблескивал ряд боевых скафандров высшей защиты. Он протянул руку, но в этот момент острая боль пронзила грудную клетку, и он повалился на пол, содрогаясь от внезапного приступа удушья.