Шабашка Глеба Богдышева - страница 2

— Сонь, пожрать-то ему дашь временно? — спросил Глеб, поглаживая щенка.

— Что ты говоришь? Не знаю, Глеб, — устало ответила Соня. — Билов им занимается.

— Я денег принес, как просили.

— Положи где-нибудь…

Хлопнула дверь.

— Здорово, — пробасил Билов, входя в комнату.

Глеб вылез из-под рояля.

— Ты чем в каратэ своем дурью маяться, собаку бы лучше покормил! Совсем она у тебя доходит. Морда как у ихтиозавра стала… Будда, Буддочка…

Щенок открыл глаза и встал. Под ним расплылась небольшая лужица.

— Софья! — гаркнул Билов. — Ты гуляла с собакой?!

— Не кричи, — тихо сказала Соня. — Глеб денег принес. — Она наконец выбрала книжку и ушла на кухню.

Билов осекся. Когда Соня заговаривала про деньги, он смолкал.

Не везло ему в последнее время. Цветы закупил в Гагре — продать на Первое мая. Завяли. Яблоки собирать поехал — прогорел. Флейты вот решил делать из бамбука, оказалось, никому не нужны. А Соня рожать надумала. Повторно. И ее предшественницы родили по разу. Итого: четвертый. Спасибо, Глеб сотню принес, а то хоть вешайся.

Билов нацепил на Будду ошейник, нашел поводок.

— Ты его получше погуляй-то, борзая, ей бег нужен, — вдогонку проворчал Глеб.

Полгода назад умерла Сонина бабушка, оставив в наследство внучке столовое серебро и дореволюционный расползающийся гобелен. На гобелене прыгали борзые. Тогда и родилась идея купить Будду. Серебро пришлось продать.

— Так-то если по делу, — сказал Глеб, глядя на щенячью лужицу, — без отмазки на мосту страшновато… Не сарай сколотить. Одно дело — прораб свой, а так… у чужих людей… — Он с сомнением покачал головой. — Вытереть надо… — И пошел в ванную.

В ванне с одной стороны была сложена грязная посуда, с другой — белье.

— Чем собаку, лучше бы машину стиральную взяли, — прокряхтел Глеб, забираясь под рояль.

— А чего, собственно, страшно?.. — вроде бы сам себя спросил Васька.

— Там же варить наверняка надо, — отозвался из-под рояля Глеб. — А у нас кто — сварку? Никто.

— Почему? Юлька научился.

— Ну, ты-то хоть взрослый человек, Вась. Глупостей не говори. Неделю Юлька с держаком подрыкался — сварщик?.. Практика нужна. Учиться надо!

— Всему учиться — жизни не хватит! — Васька начал заводиться. — Освоимся по ходу дела. Печку помнишь?

Глеб замолк. Печку — под Смоленском жилые дома клали — Васька сложил за сутки. Поглядел, как дед-печник кладет, и во втором доме на спор сложил сам. Один сложил, с Глебом на подхвате. И сам дым пускал. Хвалили печку.

— Так я что?.. Поедем… Тем более билеты. Когда на месте-то будем?

— В воскресенье утром. Какой-то Кареев там…

…В вагончике начальника участка было полутемно. Кареев с кровати смотрел телевизор. Васька сидел за столом и ел рыбу.

— Ну, как? — спросил Кареев, мельком взглянув на гостя. — Форель, ее осторожно надо. Первый раз?

Васька кивнул.

— Ясно. — Кареев, по-прежнему не отрываясь от телевизора, спустил ноги на пол. — Еще хочешь?

— Наелся, — Вася аккуратно отодвинул тарелку. — Спасибо.

Кареев похлопал по одеялу, ища сигареты. Зажег спичку и, решив, видимо, что раз уж отрывается от телевизора, чтоб не без толку — еще раз внимательно оглядел Ваську.

— Интересное дело. — Кареев кивнул на телевизор. — Смотреть-то нечего, а смотришь!.. Значит, Павел Иванович вас звал? Та-а-ак… На монтаже работали?

— Приходилось, — сказал Васька. — У Павла Ивановича мы подъезды к мосту клали.

— Короче, что монтажники, конечно, нету?

Васька промолчал, как будто не слышал.

— Мда… — Кареев потянулся. — Подъезды не монтаж. Варить умеет кто?

— Сварной есть! — поспешно ответил Васька. — Классный сварной.

— Удостоверения у вашего классного тоже, конечно, нету?

Васька снова промолчал. Кареев побарабанил пальцами по одеялу.

— Ясно. Значит, так. На мост я вас не пущу. Ставьте плиты, посмотрим… Сейчас — к мастеру. За технику безопасности распишитесь, белье получите, потом зайдешь… Жрать небось ребята хотят?.. Возьми уху, только потом кастрюлю не забудь.

…Река была метров семь в ширину. Но каменистые отмели по обе ее стороны показывали, во что она превращается весной, когда тает снег в горах.

Три деревянных моста ручей уже раздолбал, остатки четвертого доживали свой век — машины ползали по нему, затаив дыхание.