Шабашка Глеба Богдышева - страница 9
— Гостинец, говорю… — Глеб взял стакан с табуретки. — В шифоньере чашки возьму, ага?
— Бери, кх… Третий раз летаю, кх, кх… Еще жив…
Странное дело! Глеб легко, как с нормальным, общался с Егорычем, будто и не он вчера уверял, что Егорыча нет уже на этом свете. Остальные неловко молчали, зажатые брезгливой жалостью.
— А Юлька-то, кх, кх, говорю, запугался, — Егорыч попробовал улыбнуться. — Не боись, кх, кх…
Юля сидел бледный и глядел в пол. Глеб нашел чашки и по-хозяйски разливал водку.
— Давай я тебя попою, Егорыч… Икрой мягкой закусай временно. Икра-то у кого? Билов, в блюдечко ее вынь…
Билов вынул из рюкзака баклажанную икру.
— Когда в Москву-то прилетишь, Егорыч?.. В январе не приезжай, в январе я окуней буду удить на морошку… Духу набери и постепенно… — Одной рукой Глеб поддерживал Егорыча за спину, трясущуюся от мелкого сухого кашля, другой — помогал вялой его руке совладать со стаканом. — О-о… Вот так… Держи ее временно. Ну, будь здоров, Егорыч! — Глеб выпил. — Забыл! Икорки-то?..
— Не-е, кх… — Егорыч отвел слабую руку со стаканом в сторону.
Глеб подхватил стакан.
— Чего врач сказал? Рентген делали?
— Светили… донизу, кх… ребра поломаты… Врач, легкое, кх… сказал, воспаление будет…
— Легких, — поправил Глеб.
— Ага, — легкое… И после желудка, кх… желудка там, надорвалось, говорит… После желудка… Тычу туда… вроде, кх… кость лишняя. Ткни-ка…
— Чего ее тыкать, там лишних нет. Тебе, Егорыч, надо, это… грудь обмотать, чтоб ребра состыковались…
— Маня уж… замотала… Простыню раскурочила… Третий раз летаю, чего говоришь-то, все не до смерти, кх…. Маня под расписку из больницы вынула.
— Я, Егорыч, тоже чуть не подох один раз временно: ну, я выпиваю, так… — Глеб неопределенно помахал рукой, показывая «как», — а маме моей старой не нравится. Так она решила меня отучить. Подсыпала в суп антабусу — яду специального — от пьянки и мне не сказала. Я в Печатников переулок пива попить пошел и там чуть не вырубился. Меня «скорая» забрала. Еле оклемался. Дома матери говорю: чего ж ты, мол, мне не сказала. Подох бы — тебя бы посадили. А она: Тарас Бульба вон совсем парня своего убил, и то ничего…
Егорыч усмехнулся и закашлялся.
— Мы, Егорыч, поедем сейчас… — под Глеба бодро начал Васька.
— Чего так? — слабым от долгого кашля голосом спросил Егорыч. — А-а-а, кх… Комиссия… — он понимающе кивнул. — Кареев?
— Кареев, — согласился Глеб. — Юлька про тебя написал — трезвый, чтоб ты знал, если чего…
— Угу, кх… чего говоришь-то… В больнице он пьяным определил… Кареев. Подписывать не буду, кх…
— Да ты не волнуйся, Егорыч…
— Сращусь когда… объяснение напишу… кх… Трезвый был…
— Не волнуйся, Егорыч. Выздоравливай постепенно…
Глеб вышел последним: тощий рюкзак в руке как авоська; в другой — ружье.
— Помрет, — Глеб прищурился, проверяя сказанное про себя. — Точно помрет. Старый уже из такого полома выживать… и нерв задет, раз рот перекосило временно. Сколько время-то, не опаздываем? И врача-то путного здесь не сыщешь, эх…
К прорабской они подошли четверть первого.
— Я велела в двенадцать, — недовольно сказала женщина.
— Товарищ заболел, — забормотал Глеб, — навещали…
Не слушая, женщина внимательно рассматривала их.
— А этот пьяница, — она кивнула на Глеба.
— Ага! — радостно подтвердил Глеб. — Внимательная какая женщина, другие глядят-глядят, а…
Но она уже отвернулась.
— Бригадир! Тебя как зовут?
— Василий.
— Вот что, Василий. Я прораб в совхозе. Сорок километров отсюда. Мне срочно нужен коровник, капитальный ремонт. Как раз по уму вам. Залазьте! — она показала на грузовик. — На месте потолкуем, сейчас — время нет. Один — в кабину!
Она пошла к машине и вдруг обернулась. Шепот за ее спиной прекратился.
— Тридцать шесть. Зинаида Анатольевна Русакова. Кто в кабину? — Она открыла дверь с водительской стороны. — Быстро!
В жаркую кабину никто не спешил. Глеб кинул рюкзак в кузов, ружье взял с собой.
— Куда едем, чего едем?.. — Билов развел руками.
Васька взглянул на него, Билов затих и молча вскарабкался в кузов.
— Погляди, сели? — Зинаида Анатольевна завела мотор.
Глеб высунулся.
— Вроде все сидят временно.