Шабатон. Субботний год - страница 24

– Гм… да. С кем имею честь?

– Меня зовут Нина Брандт.

Игаль напрягся, тщетно пытаясь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах мог встретить женщину с таким именем.

– Девичья фамилия Сэла, – добавила она, почувствовав его замешательство. – Мой отец – покойный Ноам Сэла.

– Ага, – проговорил Игаль, – теперь понятно. Давид – ваш старший брат… Но скажите, мы раньше встречались? Ваш голос кажется знакомым.

Нина Брандт рассмеялась.

– Я веду программу на телевидении и на радио. Не исключено, что вы что-то видели или слышали.

– Ага… На телевидении и на радио, – зачем-то повторил доктор Островски. – И что, вы хотите пригласить меня на свою передачу?

– Нет, к сожалению, это невозможно… – с комической серьезностью произнесла она. – Вы же только что сняли свою кандидатуру. Давайте пока ограничимся деловой беседой в кафе. Чисто случайно я сейчас в Хайфе. Не хотите ли встретиться? Ну, скажем, в «Пеламиде», прямо сейчас? – Нина понизила голос до таинственного шепота. – У меня с собой фотографии.

– Какие фотографии? – спросил Игаль, уже предполагая ответ.

– Те самые. Фотографии, которые вы просили у моего брата Давида. Принесите свои, сравним, «у кого длиннее», как в школе на задней парте…

По дороге в кафе доктору Островски удалось, пусть и с некоторым трудом, соотнести телефонный голос с телевизионным. Нина Брандт вела программу задушевных бесед – преимущественно с женщинами, где говорилось преимущественно о мужчинах. Как правило, этот слезливый китч проникал в его гостиную по чистой случайности, когда телевизор работал в автономно-фоновом режиме, то есть трындел где-то на десятом уровне внимания хозяев, которые занимались в это же время какими-то другими делами на кухне, в кабинете или на балконе. Вернувшись в салон, Игаль или Наташа немедленно пресекали самоуправство электроники, переключая ее на что-нибудь менее невыносимое, что, в общем, получалось само собой, ибо глупее шоу Нины Брандт выглядели разве что индийские мыльные сериалы или соревнования по бутафорскому рестлингу.

Войдя в полупустое кафе, Игаль почти сразу разглядел ее за столиком возле окна. Нина поднялась ему навстречу – стройная блондинка средних лет с короткой прической и профессионально приветливыми манерами. Туфли на высоченных каблуках позволяли ей с первых же минут смотреть на собеседника сверху вниз, и эта деталь, несомненно, была продумана и заготовлена заранее, как и все прочее, включая модные джинсы, в меру скромную, с расчетливым декольте, блузку и почти полное отсутствие макияжа, приятно отличающее женщину в кафе от женщины на экране.

– Вы не поверите, но я так вас себе и представляла, – сказала она, протягивая Игалю руку. – Может, чуть пониже ростом.

– А я бы вас не узнал. В телевизоре вы совсем другая.

– И хорошо, что так, – отмахнулась Нина. – В телевизоре я кукла. Думаете, я не знаю, что думают о моей программе нормальные люди? Но рейтинг делают ненормальные, а их большинство.

– Все обстоит ровно наоборот, госпожа Брандт, – возразил Игаль. – Норма – это большинство, по определению.

– Ладно, будь по-вашему, – легко согласилась она. – Тогда скажем так: я знаю, что думают обо мне ненормальные люди, такие как вы. Поэтому извините меня за глупые шуточки по телефону. Это от смущения.

– Да уж, – улыбнулся Игаль. – Про измерения на задней парте можно было не упоминать. Как вы нашли меня?

Нина пожала плечами.

– Просто: Давид рассказал о вашем визите. Как о курьезе – посмеяться в тесном семейном кругу. В прошлый четверг у него был день рождения, пятьдесят четыре года. Он и Лея намного старше меня. Мне сейчас сорок. А вам?

– Тридцать восемь. Но вы никак не выглядите на…

Женщина снова отмахнулась; в ее исполнении этот жест был не лишен особой индивидуальности – коротко, по-кошачьи, сверху вбок, пальцы согнуты, когти выпускаются при необходимости.

– Оставьте, профессор, мы не в телестудии. Я заговорила о возрасте не для того, чтобы напроситься на комплимент. Мне важно, чтоб вы поняли, чем я отличаюсь от них, от Давида и Леи. Они – плановые, желанные дети, а я – случайность, не слишком приятное недоразумение. Когда мама обнаружила, что беременна мною, ей было сорок четыре, а отцу пятьдесят восемь. Уверена, что они уже не предохранялись и никак не ожидали такого подарка от вялого секса, которым одаривали друг друга раз в месяц, а то и в полгода. Короче говоря, моя мамаша приняла беременность за преждевременный климакс и когда соизволила наконец пойти к гинекологу, внутриутробной мне шел уже шестой месяц.